Старуха была очень настойчива:
— Только не зеленое, сестра; зеленый цвет всегда был для меня несчастливым! Нет, это красное чересчур кричащее, в мое время только женщины определенного сорта ходили в красном. Мне нравится розовато-лиловый с сиреневым отливом. Нет? Ну, хорошо, давайте остановимся на коричневом. Раз у вас нет ничего более радостного по случаю наступления весны. Очень жаль, — последовал тяжелый вздох. Хелен Дойл изобразила ту женщину так живо, что все присутствующие почувствовали себя участниками сцены.
— Тебе бы в театре играть, Хелен! — восхищенно воскликнула Джоан.
— Может быть, когда-нибудь так и будет, — невинно заметила Морин.
Хелен помрачнела:
— Но почему? Ведь мое место — здесь. Почему никто из вас не верит, что я хочу остаться? Я присоединюсь к вам, как только вы мне это позволите. — Губы Хелен предательски задрожали.
Сестра Бриджид поняла, что пора ей вмешаться.
— Ну, и как она выглядела, та старушка, в коричневом пальто?
С усилием Хелен вернулась к рассказу о забавной нищенке. Еще ей нужен был шарф, что-нибудь в тон к пальто, как она выразилась, как будто была в магазине дамских аксессуаров или в модной лавке.
— В конце концов я подобрала ей шляпку, желтую шляпку с коричневым пером, и отдала свою собственную желтую брошку. Я ей сказала, что вместе они образуют прекрасную цветовую гамму. Она кивнула мне с видом королевы-матери, очень грациозно, потом подобрала с пола свои четыре мешка с мусором и вернулась обратно на набережную.
— Отлично, Хелен, — заключила сестра Бриджид. — Если ты хотела, чтобы все выглядело как в магазине с широким выбором товаров, то получилось как надо. Эта женщина ничего не взяла бы, если бы ей что-то предложили из милости. Молодец!
Все остальные тоже улыбнулись, и Морин шире всех.
— Никто лучше, чем Хелен, не сумел бы управиться с этим старым барахлом, — сказала Несса, стараясь загладить свою недавнюю бестактность.
— Наверное, это просто из-за того, что я там на своем месте…
— Не быть тебе мешочницей, Хелен, — сказала Бриджид ласково. — Ты растеряешь все свои мешки.
Смех, прозвучавший за монастырской трапезой, был добродушным и естественным, и Хелен прониклась чувством дома и умиротворения.
Среди ночи ей показалось, что она слышала, как Несса встала и спустилась вниз. Это был старый дом, наполненный стуками и скрипами. Каждая из сестер с легкостью узнавала звук шагов и покашливания любой из своих товарок. Как в семье.
Хелен уже готова была подняться и спуститься вниз на кухню вслед за Нессой, чтобы глотнуть колы и поболтать. Рассказать про того пьяницу и как она из-за него расстроилась. Но передумала. Бриджид часто говорила, что самое последнее, что нужно человеку, когда он находится наедине с собой, это чье-то вмешательство с предложением чашечки чая и сочувствия. Хелен так не думала. Ей-то всегда этого и не хватало. Отец вечно был усталый, мама — всегда чем-то озабочена, Анна слишком занята делами, а Брендан слишком занят собой. Вот почему Хелен пришлось искать другую семью, где у каждого находилось время для ближнего. Вот в чем был смысл их общины. В том, чтобы слушать.
Пока Хелен размышляла, на лестнице послышались легкие шаги сестры Бриджид. И Хелен тихонько спустилась послушать, о чем же они будут разговаривать.
Как ни странно, речь все больше шла о саде и о том, что надо посадить. Бриджид сказала, что на кустарник всегда приятно смотреть из окна.
— И когда только ты отдыхаешь, сестра? — воскликнула Несса с восторгом и некоторой долей упрека в голосе.
— Я часто присаживаюсь передохнуть. Это как при перезарядке аккумуляторов: посидела немного и можешь работать снова.
— Ты никогда не выглядишь усталой, Бриджид!
— Хотя, на самом деле, устаю, как и все. Уж поверь мне. Старею, наверное. Ведь мне скоро уже сорок.
Несса громко засмеялась:
— Не смеши меня, тебе только 34.
— Да, но сорок лет — следующая веха на моем пути. Я не жалуюсь. Просто, значит, у меня нет уже той энергии, что была раньше. Во мне накопилось слишком много чужой боли и горя. Кто займется садом, Несса? Ты же не можешь оторваться от своих детей.
— Мне кажется, после случившегося сегодня я смогу с легким сердцем отпустить на свободу только двоих. Мне трудно судить, но…
— Ш-ш-ш… Кто заставляет нас этим заниматься? Ты знаешь, ведь это тяжелая работа — превращать заросший бурьяном сад в нечто, исполненное тишины и покоя.
— Может быть, Хелен? — В голосе Нессы чувствовалось сомнение.
Хелен почувствовала, как краска разливается по ее лицу.
— Ну, уж она-то возьмется с охотой. К тому же, у нее столько воображения… — в голосе сестры Бриджид тоже звучало некоторое сомнение. — Беда только в том, что…
Несса тут же продолжила:
— Беда только в том, что она теряет интерес к любому делу на полдороге. Ты это имела в виду?
Хелен чувствовала, как в ней разгорается гнев.
— Да нет. Просто не хочу, чтобы она думала, будто мы откладываем ее прием, не имея на то веских причин.
— Но ведь у нас есть эти причины? — Голос Нессы звучал удивленно.
— Да, ты прекрасно понимаешь это. И я понимаю. А Хелен — не понимает. Ну да ладно. Посмотрим. Пошли, Несса. Если мы, старухи, хотим, чтобы от нас здесь была польза, нам надо поспать хотя бы несколько часов. — Она рассмеялась. Смех у сестры Бриджид был такой милый, теплый.
— Спасибо, Бриджид!
— Я ничего не сделала и ничего не сказала.
— Все равно, ты очень мне помогла, — Несса, без сомнения, воспряла духом.
Хелен проскользнула обратно к себе в комнату и долго стояла, прижавшись к обратной стороне двери. Итак, они думают, что она не способна доводить дело до конца? Она еще покажет им, о Боже мой, она еще им покажет!
Она в одиночку перекопает всю эту землю! О, она разобьет прекрасный сад, где будет приятно посидеть, подумать, успокоиться, и тогда они поймут, что сестра Хелен ощущает важность их служения лучше, чем многие из них. И тогда они предложат ей, наконец, принять обеты. И тогда она окончательно станет частью их мира. И будет в безопасности. В безопасности от всего остального.
Вскоре Хелен поняла, что в занятиях садоводством, как и во всем на свете, есть свои плюсы и минусы. Она нашла трех парней, которые заявили, что рады помочь сестрам в их великом труде по устройству сада для отдыха, и готовы выполнить самую тяжелую работу. Они притащили с собой кирки и лопаты и привели в неописуемый ужас сестру Джоан неимоверным количеством чая, который выпивали каждый раз, и невероятным количеством масла, которое умудрялись намазывать при этом на хлеб. Во избежание полного разорения сестра Джоан уже хотела было заявить, что отныне работники будут получать еду только по вечерам, но страх совсем потерять бесплатную рабочую силу заставил ее отказаться от столь радикального решения.