Человек из Претории сказал, что скоро позвонит.
— Интересно, можете ли вы себе представить, как я буду этого ждать.
— Думаю, что могу, — ответил он со своим забавным акцентом. — Если бы я только что лишился одного из родителей и обрел надежду найти другого, я бы считал, что дело не терпит отлагательств.
Она не знала, как пережила вторник. Человек из Претории позвонил в среду, в восемь утра, и продиктовал ей телефон адвокатской конторы в Лондоне.
— Он жив или нет? — спросила она, прижав руку к горлу в ожидании ответа.
— Они не сказали, честное слово, ничего не сказали. — Он будто чувствовал себя виноватым.
— Но они могут это узнать? — вымаливала она.
— Эти люди могут направить запрос куда следует.
— Неужели они никак не намекнули? — допытывалась Морин.
— Нет, они намекнули.
— Что?
— Что он жив. И вы будете говорить с человеком, который имеет непосредственную связь с вашим отцом.
— Мне никогда вас не отблагодарить!
— Вы еще не знаете, есть ли за что меня благодарить.
— А я вам сообщу. Я вам позвоню.
— Лучше напишите, вы и так потратились на телефонные разговоры. Или вообще приезжайте сюда, ко мне.
— Не-ет, это навряд ли, чем вы еще сможете мне помочь? Вы вообще к какой возрастной категории относитесь?
— Кончайте передразнивать мое произношение, мне шестьдесят три, я вдовец, у меня прекрасный дом в Претории.
— Да благословит вас Бог.
— Надеюсь, ваш отец жив и захочет с вами встретиться, — сказал незнакомец из Южной Африки.
Ей пришлось прождать полтора часа, прежде чем удалось поговорить с человеком из лондонской адвокатской конторы.
— Ума не приложу, почему вас направили ко мне. — В голосе слышалась легкая досада.
— Я тоже, — призналась Морин. — Первоначально было решено, что мы с отцом не должны общаться, пока жива моя мать. Я знаю, это звучит как сюжет из Ганса Христиана Андерсена, но так уж вышло. Можете уделить мне две минуты, всего две? Я быстренько изложу вам суть, деловые разговоры мне привычны.
Английский адвокат понял. Он обещал позвонить.
Морин преисполнилась веры в быстродействие юридической машины. Уолтер нередко говорил ей о разных проволочках и отложенных в долгий ящик делах, да она и по собственному опыту знала, сколько уходит времени на переговоры с поставщиками при оформлении контрактов. И вот вдруг, когда с ней происходило самое важное за всю ее жизнь событие, она натолкнулась на две юридические фирмы, где, казалось, поняли всю срочность ее дела. Почувствовали ее нетерпение и отреагировали на него. В четверг вечером она проверила автоответчик у себя в квартире — ничего, кроме любезного приглашения миссис О'Хаган заходить к ним по вечерам на рюмку хереса, как она заходила к своей бедной матери. И еще сообщение от Уолтера: он собирается на выходные поехать в западную Ирландию — будут, мол, приятные прогулки, отличная еда, а также рыбалка. Можно даже обойтись без рыбалки, если Морин пожелает составить ему компанию.
Она улыбнулась. Уолтер — добрый друг.
На пленке осталось также два щелчка: люди клали трубку, не оставив сообщения. Она занервничала, а потом разозлилась на себя. Разве вправе она ожидать от этих людей такой спешки? И потом, даже если ее отец жив и находится в Англии, что казалось все более вероятным… может оказаться, что он не захочет с ней общаться, а если и захочет, то против будет Флора или его дочь. До нее вдруг дошло, что у них могут быть и другие дети.
Она ходила взад-вперед по квартире, мерила шагами свою длинную гостиную. Она даже не помнила, когда в последний раз была в таком состоянии, — все валилось у нее из рук, ни на чем не могла сосредоточиться.
Телефонный звонок заставил ее подскочить. В трубке раздался нерешительный голос.
— Морин Бэрри… Это Морин Бэрри?
— Да. — Она скорее выдохнула это «да», чем произнесла.
— Морин, это Берни, — сказали на другом конце провода, и последовало молчание, как будто там со страхом ждали, что она ответит.
А она онемела. Была не в состоянии вымолвить ни слова.
— Морин, мне сообщили, что ты меня разыскиваешь. Если нет, то…
Он, казалось, вот-вот повесит трубку. Морин прошептала:
— Ты мой отец?
— Я уже совсем старик, но я был твоим отцом, — ответил он.
— Тогда ты и сейчас мой отец.
Сделав над собой усилие, она постаралась, чтобы ее голос звучал беспечно и весело. Это был верный ход: она услышала, как он негромко, коротко рассмеялся.
— Я уже звонил, — признался он. — Но там была эта штука… Ты говорила таким официальным тоном, что я дал отбой, так ничего и не сказал.
— Я знаю, некоторые от автоответчиков просто на стенку лезут.
И опять это было сказано очень кстати, она чувствовала, что напряжение спадает.
— Но я снова позвонил, только для того, чтобы услышать твой голос, и подумал: это Морин говорит, это ее настоящий голос.
— И тебе он понравился?
— Гораздо больше он мне нравится сейчас, когда мы с тобой и в самом деле разговариваем. Мы же в самом деле разговариваем?
— Да, в самом деле.
Наступило молчание, но оно не было тягостным; они словно мало-помалу привыкали к странному ритуалу общения друг с другом.
— Ты хотел бы со мной встретиться? — спросила она.
— Больше всего на свете. Но сможешь ли ты приехать ко мне в Англию? Я сейчас не совсем здоров, не могу сам ехать к тебе.
— Нет проблем. Я приеду, когда скажешь.
— Это будет не тот Берни, которого ты когда-то знала. Он хочет, поняла Морин, чтобы она называла его не отцом, а Берни. Мама всегда называла его «бедный Бернард».
— Я ведь тебя вообще не знала, Берни, а ты меня знал совсем недолго. Так что шокирован никто из нас не будет. Я уже к пятидесяти приближаюсь — не первой молодости.
— Ладно-ладно…
— Нет, правда. Я еще не поседела только благодаря тому, что регулярно посещаю парикмахерский салон… — Она чувствовала, что несет какую-то чепуху.
— А Софи… она сказала тебе… перед тем как… — Он замялся.
— Она умерла две недели назад, Берни… От кровоизлияния в мозг… Все кончилось быстро, и она бы все равно осталась инвалидом, даже если бы поправилась, так что все к лучшему…
— А ты?..
— У меня все хорошо. Но послушай, насчет нашей встречи. Куда мне приехать? И что скажет Флора, твоя семья?
— Флора умерла. Вскоре после того, как мы покинули Родезию.
— Мне очень жаль.