Рада слышала, что нечто подобное есть в Чикаго, Флориде, Луизиане. Боаз Магидман всегда говорил, что его бар один из самых культурных. Он просто зарабатывает на слугах деньги. Ему нет дела до того, кому они служат. Здесь, на Манхэттене, ему принадлежит лишь небольшое, обитое бархатом помещение, где можно достать любую выпивку, будь то вино из Болгарии или же кровь мальчика, похожего на Пола Маккартни. Это выглядит как элитный бордель, которые Рада видела в Париже, в районе красных фонарей.
– Но вот в Луизиане! – Магидман почему-то всегда вспоминал Луизиану, хотя, возможно, в других подобных барах он и не был. Но когда он вспоминал тот бар, глаза его округлялись. – Это словно был целый мир! – Магидман понижал голос и, вопреки своим убеждениям, советовал посетить конкурентов. – Если бы я мог устроить нечто подобное на Манхэттене, – сокрушенно качал он головой. – Если бы я только мог…
В какой-то момент Рада действительно подумывала о том, чтобы съездить в Луизиану, но потом решила, что ей хватает и того, что есть у Боаза Магидмана.
– Когда-нибудь тебе придется покупать что-то большее, чем вино, – сказал ей на выходе Магидман, словно специально караулил ее здесь.
– Когда-нибудь кого-нибудь убьют в этом баре, и твой бизнес прикроется, – парировала Рада.
Она вышла на улицу. Ночь была тихой и холодной. Казалось, что весь Гринвич-Виллидж спит. Почти весь. Рада замерла, увидев высокого светловолосого мужчину. Он стоял под фонарем. На плечах походная сумка, в зубах сигарета. Синие джинсы, армейская куртка. Воротник поднят. В его грубом, вырубленном словно из камня лице, было что-то знакомое. Рада вздрогнула, когда поняла, что он напоминает ей Йона Маттссона – шведа, с которым она встречалась в Лондоне. Но это было полвека назад. Сейчас Йон уже либо мертв, либо древний старец. Но этот мужчина молод и свеж. На лице у него светлая щетина. Глаза голубые – в последние годы Рада заметила, что зрение ее улучшилось, она стала замечать новые запахи, и слух стал более острым. Иногда ей казалось, что скоро, если хорошо прислушаться, удастся различить удары сердца. Значит скоро она сможет пить человеческую кровь. Ей почему-то вспомнился хозяин бара для слуг Боаз Магидман. Он улыбается и хлопает в ладоши, радуясь еще одному клиенту, который кроме дорогих и редких вин заказывает у него кровь.
– Нет, – Рада тряхнула головой, чтобы избавиться от этих видений.
– Вы что-то сказали? – спросил похожий на бывшего любовника мужчина.
– Я? – растерялась Рада. Ноги сами понесли ее вперед, к незнакомцу. Кто он? Откуда? Еще один нищий интеллектуал, который путешествует по стране? Или художник? Музыкант? Писатель? Да кого только не встретишь в этом районе – центре бит-культуры, богемной жизни и гомосексуалистов?! – Простите, вы просто напомнили мне одного старого друга, – сказала Рада незнакомцу. Он смерил ее внимательным взглядом, сказал, что не помнит ее.
– Может быть, мы встречались в молодости? – предположил он.
– Навряд ли, – улыбнулась Рада. – Мой друг намного старше тебя.
– Жаль, – незнакомец улыбнулся. – Я бы хотел быть твоим другом.
– Ну, это не так сложно устроить, верно? – Рада протянула ему руку, представилась.
– Рада? – незнакомец нахмурился. – Это болгарское имя, верно?
– Верно. А ты…
– Аллан Монсон.
– Швед?
– Кто-то из моих стариков был шведом.
– Вот как… – Рада заглянула ему в глаза, потом спросила, что он делает ночью на улице.
– Стою, – пожал плечами Монсон. – А ты?
– Я была в баре.
– Не знал, что здесь есть бар. – Его голубые глаза устремились к закрытой железной двери, из которой вышла Рада.
– Это закрытый клуб, – сказала она.
– Может проведешь меня туда? – спросил Монсон.
– Не думаю, что тебе понравится это место.
– Не думаю, что мне понравится ночью на улице.
– Так тебе некуда пойти? – Рада снова окинула его внимательным взглядом.
– Хочешь пригласить меня к себе? – спросил Монсон. – Если да, то я не разочарую.
– Вот как? – Рада смотрела, как он прикуривает.
– Вот. Держи, – сказал Монсон, протягивая ей самокрутку. – Это поможет принять решение.
Рада кивнула, затянулась, вернула самокрутку своему новому знакомому. Он улыбнулся.
– Это хорошая трава. – В его голубых глазах что-то сверкало, искрилось.
Он сделал большую затяжку и поманил Раду к себе. Вязаные перчатки на его руках были драными, обнажая пальцы – Рада заметила это, когда он коснулся ее подбородка, попросил открыть рот и, подавшись вперед, выдохнул густую струю дыма прямо ей в легкие, выждал несколько долгих секунд и поцеловал…
Они проснулись поздним утром в постели Рады. Вернее, проснулась сначала Рада. Долго лежала и смотрела, как Монсон спит. Ему было лет двадцать пять, не больше. Высокий лоб, широкие плечи, сильные руки. Словно почувствовав на себе взгляд Рады, Монсон открыл глаза.
– Хочешь еще? – сонно спросил он.
– Спи. – Рада провела пальцами по его лицу, заставляя закрыть глаза, поднялась с кровати и пошла готовить завтрак.
Три года назад Клодиу настоял на том, чтобы они разъехались. Тогда Рада не понимала, почему он этого захотел. Понимание пришло лишь сейчас. Живи она с Клодиу, то с Монсоном пришлось бы идти в отель, спать на чужой кровати, а утром разбегаться, словно один из них был проституткой. Единственное, чего не могла понять Рада – почему Клодиу не пожелал поселиться где-нибудь поблизости? Почему выбрал район Ричмонд на острове Статен? Ведь он всегда говорил, что древние должны жить в населенных районах, а сам выбрал совершенно противоположное.
Когда просыпался его голод, Рада была вынуждена искать ему жертв в Бруклине, избегая Манхэттена, потому что жила там сама. Как-то раз Клодиу почувствовал одного из своих сородичей, который был где-то рядом. Рада думала, что именно поэтому Клодиу испугался жить на Манхэттене. Хотя своих сородичей он чувствовал и раньше, еще когда они жили в Старом Свете. Тогда они просто спешно собирали вещи и уезжали.
Если верить Клодиу, то его соплеменники были чуть ли не монстрами. Иногда Клодиу нечто подобное говорил и о себе, но Рада не верила, что Клодиу может совершить все то, о чем говорит. К тому же в мире были и куда более страшные люди, совершившие намного больше убийств. Просто Клодиу был бессмертен, а они совершили свои злодеяния за короткую человеческую жизнь. Так что если бы они жили вечность, то Клодиу, возможно, был бы ангелом рядом с ними. К тому же Рада все чаще начинала чувствовать себя таким же монстром, как и Клодиу. Разве она не помогала ему находить жертв? Разве не стала пользоваться машинами для выкачки крови?
Когда жажда подчиняла сознание Клодиу, Рада выходила на ночные улицы, снимала по телефону номер в отеле, где не задают вопросов и не смотрят на тех, кого приводят женщины на ночь, да и не только женщины. Рада одевалась как проститутка, вела себя соответственно. Она уже давно перестала выбирать жертв по национальности. Теперь ее выбор падал на тех, кто выбирал ее ночью на улице. Молодые и старые, толстые и тощие, высокие и почти карлики – она забирала их кровь. Играла роль шлюхи, чтобы привести в отель, и уже там становилась собой. Большинство из них умирали быстро. Они не понимали, что случилось, считая происходящее какой-то игрой. Потом наступала темнота, а их кровь заполняла предназначенные для Клодиу сосуды. Рада переодевалась, выбиралась из номера по пожарной лестнице и ехала к Клодиу.