В эту ночь Ясмин не пришла домой. Никто не спросил ее о том, где она была. Волнение отсутствовало, как и чувство перемен. Все осталось прежним. Лишь пару дней спустя мать намекнула на проведенную вне дома ночь и на то, что было бы неплохо познакомиться с мальчиком Ясмин.
– Я с ним уже рассталась, – сказала Ясмин.
– Вот как? – Клео задумалась лишь на мгновение, затем улыбнулась. – Что ж, думаю, ни я, ни твой отец никогда не были святыми, особенно в детстве.
– Я знаю. Я видела это в ваших воспоминаниях. Но знаешь, что? В детстве вы были намного лучше, чем сейчас.
– Что это значит?
– Ничего, наверное, не значит. Для таких, какими вы стали сейчас, не значит. – Ясмин заставила себя замолчать, чтобы не наговорить лишнего, но спичка уже была брошена, и костер вспыхнул, на котором, словно еретик в средневековье, горел весь этот дом и все, кто жили в нем, кто приезжал.
Ясмин закрылась в своей комнате и не выходила до позднего вечера, затем спустилась на ужин, притворилась, что ничего не случилось. Родители тоже притворились. И брат. А неделю спустя приехала Фэй в компании прогнивших сверхлюдей, и отец отправился в подвал, чтобы выкачать из пленника крови для ночной Дионисийской мистерии.
– Ненавижу их, – сказала Ясмин, спустившись в подвал к Гэврилу. – Ненавижу их за то, что они делают с тобой и за то, что хотят сделать меня такой же.
Гэврил не ответил. Как и всегда, не ответил. Лежал, притворяясь не то спящим, не то мертвым.
– Я знаю, что ты меня слышишь, – сказала Ясмин, открывая тяжелую железную дверь в его камеру. – Поверь, мне все это не нравится, и я бы давно отпустила тебя, если бы знала, что ты просто уйдешь. Но ты ведь не уйдешь, верно? Ты не доверяешь нам. Не доверяешь мне, считаешь меня таким же монстром, как мои родители… – Она подошла к кровати Гэврила и прикоснулась к его руке. – Мы оба с тобой родились особенными. И этот дом, эта семья… она держит нас здесь пленниками. Они забирают у тебя кровь, а у меня детство. – Ясмин не знала почему, но ей хотелось рассказать Гэврилу о парне, с которым провела ночь. – Я знаю, что когда-то у таких, как ты, тоже были женщины. Вайорель показывал это моему отцу. Надеюсь, ты еще помнишь, что такое близость… Мне не понравилось. Все слишком плотское, слишком грязное. Думаю, этот дом уже отравил меня своими фантазиями и воздушными мирами, которые строят родители и гости. Это уже у меня в крови. Уже у меня в сознании. И я не знаю, как избавиться от этого. Мне это не нравится. Я вижу мысли своих друзей, и в них все как-то проще. В них не нужна кровь вендари, чтобы жить. – Ясмин закусила губу, ожидая ответа, но глаза Гэврила остались закрытыми.
Она обиделась, ушла, начала встречаться с новым парнем, но после того, как мать увидела их вместе и одобрила ее выбор, дала ему отставку. Еще одни отношения прекратились из-за Фэй, которая приехала к ним в гости с двумя мужчинами, и парень Ясмин, узнав, что Фэй живет сразу с двумя, не мог больше думать ни о чем другом. Его фантазии были такими громоздкими, что Ясмин могло бы вырвать, если бы ей не было так смешно от этой нелепости.
«Хватит с меня этих молодых извращенцев», – решила она и долго приглядывалась к зрелым соседям, изучала их мысли. Но то, что было там, ей тоже не нравилось. Вернее, не нравилось той части внутри нее, которую воспитали родители, которая принадлежала им, принадлежала этому дому, этому безумному миру. Ясмин начало казаться, что именно эта часть пила прежде кровь Гэврила. Часть, которую она уже убила в себе.
Несколько раз она заглядывала в мысли отца, чтобы изучить историю вендари, которую показал ему когда-то давно Вайорель. Но то, что она там видела, ей тоже не нравилось. Особенно близость между вендари, которая напоминала ей брачные игры богомолов. Может быть, самцы вендари были правы, избавившись от своих самок? Или же просто для того, чтобы понять их вид, нужно забыть о виде собственном, отказаться от своей жизни, своей истории, своих чувств? Ведь все простые люди тоже никогда не поймут таких, как она, как ее родители и друзья. Как-то раз Ясмин пыталась заговорить об этом с Фэй, но разговор не получился. Они словно говорили на разных языках, уж чувствовали и верили точно в разные вещи…
Последним разочарованием Ясмин оказался Макс Бонер. Хотя, наверное, она разочаровалась не в нем. Она разочаровалась в себе и в своих чувствах. Вернее, в отсутствии чувств.
– Глупо, наверно, было надеяться на что-то другое, – сказала она Гэврилу, навестив его впервые за последний год после того, как Макс бросил ее, сбежал с другой. Никого не осталось. Только вендари. Только старый друг, который никогда не будет считать ее своим другом. Она смотрела на его путы, и он напоминал ей саму себя – такую же плененную в этом доме и беспомощную. Надеяться не на что. Верить не во что.
Ясмин расплакалась и попыталась ослабить ремни, впившиеся в плоть Гэврила. Сломала все ногти, расплакалась сильнее, ушла, затем долго лежала в кровати и думала, что чуть не сделала роковую ошибку, чуть не открыла этот дьявольский ящик Пандоры.
Ночью ей приснилась голодная волчья стая, в которую превратилась ее семья. Вокруг была степь. В небе ядовито-желтая луна. Волки выли на луну и пожирали тело своего раненого сородича – еще одного волка, которым был Гэврил. Ясмин тоже была волком. Она поняла это, когда попыталась сбежать от окружавшего безумия. Мчалась, как ветер, по степи и ничто не могло остановить ее. Мчалась, пока не встретила еще одного волка. Такого же одинокого, такого же молодого. Она проснулась на рассвете, но еще долго не могла забыть желтых глаз волка.
– Это ты послал мне этот сон? – спросила она, спустившись к Гэврилу в подвал.
Он, как и прежде, не ответил, но она забралась в его мысли, желая выяснить правду. Нет. Сон не принадлежал ему.
– Так это, значит, я сама… – растерялась Ясмин. Она попятилась к двери, прижалась спиной к холодной стали, замерла.
– Когда-то давно одна из моих слуг была знакома с писателем, – сказал Гэврил. Голос был таким неожиданным, что Ясмин вздрогнула. – Так вот этот писатель говорил, что в каждом из нас живет волк. Только мы молчим и не признаемся в этом. Он сказал это после того, как моя слуга рассказала ему о том, кто она, и что она устала и хочет умереть. Конечно, он не поверил ни единому слову, счел это метафорой, психическим расстройством, но несмотря на это, я думаю, суть он ухватил верно.
– И что стало с той слугой? – спросила Ясмин, собравшись с духом. – Писатель помог ей?
– Нет.
– Я так и подумала.
Ясмин выбежала из подвала, но куда бежать дальше, она не знала. Не с кем было поговорить. Лишь только чокнутая Фэй со своими эфемерными вакхическими посиделками. Как же Ясмин ненавидела их. Ненавидела их всех. Но что самое плохое, эта ненависть трансформировалась в ней в ненависть к самой себе. Проблема была в том, что она любила всех этих людей. Она не знала, как жить без них. Боялась за них. Чувствовала это и потому злилась сильнее, ненавидела себя еще больше. Выходило, что Гэврил прав. Волк живет в каждом из нас. Дикий степной волк. Но волк может быть одиночкой. И если ему не под силу сбежать от своей сущности, то от стаи он волен уйти, раствориться в бескрайней степи. Как это делали вендари. Разбросанные по миру, разрозненные. Ясмин видела это в мыслях Гэврила.