– В чем дело? – вмешался рыцарь, переводя хмурый взгляд с одного на другого. – Инквизиция… вервольфы… Вы здесь из-за него?
– Я – нет. В городе мое новое место службы, мы с помощником в этом трактире проездом, по случаю. А ты что скажешь, Ян? Быть может, правду, наконец?
– В упор не понимаю, о чем речь…
– Да неужто? – оборвал Курт. – Вот тебе пара улик, которые опровергают твои слова. Primo. Ты носишь два меча – на разные случаи жизни – однако, услышав лошадей, выбежал именно с этим; и не говори, что перепутал в темноте. Secundo. Увидев конские трупы, ты не бросился к своей вороной, дабы убедиться в ее здравии, а провел осмотр места, и весьма уверенно, позволь заметить. Ты просто был убежден в том, что зверь там, хотя нормальные волки так себя не ведут – простого хищника мы обнаружили бы у тел или не обнаружили вовсе, он убежал бы при виде людей. Tertio. Я не могу назвать себя трусом или неопытным человеком, видеть мне доводилось немало и оружие поднимать не только на простых смертных, однако я несколько опешил, увидев то, что увидел – попросту от неожиданности; первый выстрел не убил его – и я растерялся. Ты же не замялся ни на мгновение, ты действовал, как человек, знающий, чего ждать. А теперь – быть может, расскажешь, кто ты такой и что делаешь здесь?.. Колись, Ян, – подбодрил он, не услышав ответа, – пока эти добрые люди не решили, что ты использовал их лошадей и их самих как приманку. Твоя-то Импала жива и здорова.
– Моя лошадь жива потому, – наконец, отозвался наемник неохотно, – что она стоит заплаченных за нее денег. Если ты успел заметить, у вервольфа над ухом была ссажена шкура, а на переднем копыте Импалы – клок шерсти и кровь. Это как раз то, за что я ее ценю и почему не променяю ни на какого самого породистого жеребца.
– С лошадью все ясно. А теперь о себе.
– Что тут происходит? – с затаенным возмущением уточнил крестьянин, и Курт кивнул:
– Думаю, сейчас мы это узнаем. Ян?
– Я слышал, что в этих местах может повстречаться такая тварь, – пояснил Ван Ален, опустив взгляд. – У меня много знакомых, и самых разных.
– Не пойдет. Когда волк появился – помнишь, что ты сказал? Ты сказал «вот ты где». Так говорят люди, отыскав завалившийся за кровать гребень или человека, с которым разминулись. Когда находят того, кого искали. И поправь, если ошибаюсь, но мне ты показался расстроенным, когда зверь таки удрал. Думаю, не мне одному, и Вольф это подтвердит. Сдается мне, человек в своем уме должен радоваться, когда подобные создания оказываются от него подальше; если, разумеется, этот человек не пытался долгое время оказаться к созданию как можно ближе. Итак, ты выслеживал эту тварь, ты не слышал – ты знал, что он будет здесь. Ты ждал его. Брось парить мне мозги, Ян. Кто ты такой?
Ван Ален сидел молча еще полминуты, по-прежнему глядя в пол, царапая ногтем рукоять своего железного меча, и, наконец, тихо выговорил:
– Я… в некотором смысле не совсем наемник… Я охотник.
– Eia [15] , — впервые разомкнул губы Бруно, глядя на него, точно на диковинную птицу, внезапно выпорхнувшую из-под кровати.
Охотник… Существо столь же полумифическое, дичь столь же редкая, сколь и виденный сегодня ликантроп. Истребитель тварей на вольных хлебах…
Нельзя сказать, что отношения Конгрегации с сообществом охотников были скверными, равно как и невозможно было бы назвать их добрыми – никаких отношений не было вовсе; они не пересекались и не вступали в общение или противостояние. О людях, выслеживающих и уничтожающих всё потустороннее и противоестественное, от домов с привидениями до стригов, слышали давно, когда не было еще самой Конгрегации в ее нынешнем виде, зато существовало несметное множество бродячих охотников на ведьм. Истинных чародеев эти предприимчивые ребята, разумеется, вычислить не могли, зато весьма умело собирали плату с обитателей попадающихся на пути деревень и городов, которым довольно убедительно доказывали собственную важность и полезность. Наглости и лицедейского дарования им было не занимать, а если удавалось прибавить к сим неоспоримым талантам толику медицинских, алхимических и богословских познаний, выручка увеличивалась в несколько раз, а слава выслеживателя и истребителя нечисти бежала впереди, подготавливая добрую почву для будущих доходов. Разумеется, среди армии алчных стяжателей попадались и те, кто искренне полагал себя борцом за чистоту Господнего мира и пытался отыскать реальную, а не выдуманную угрозу, и доказательством тому служили явно мало преувеличенные рассказы, доходящие с разных концов Германии, в каковых повествовалось о зачищенном ликантропьем логове либо избавлении от назойливого призрака. Истории об уничтоженных колдунах, держащих в страхе всю округу, были наиболее популярны, однако к ним Курт относился с известной долей skepsis’а – самой же Инквизицией во дни не столь отдаленные таких «колдунов» было перебито великое множество.
Если не лгали слухи, разрозненные кучки непрошенных пособников Конгрегации уже не одно десятилетие назад собрались в пусть не сплоченную организацию, но все же некое подобие единого сообщества, члены которого предоставляли друг другу случае надобности информацию или поддержку силой. Задолго до того, как затеялись перемены в инквизиторской среде, по дорогам Германии уже разгуливали те, к кому при необходимости можно было обратиться за помощью, а главное – дождаться этой самой помощи, не боясь, что вместо живущего по соседству стрига на помосте окажется сам свидетель с чады и домочадцы. Самым любопытным фактом в сложившейся ситуации было то, что крестьяне, горожане (и вообще кто угодно) ухитрялись связываться с охотниками по мере надобности, в то время как ни одному служителю Конгрегации ни один истребитель до сих пор не попадался на глаза, и места их сборищ как будто существовали лишь в изустном предании.
Были, разумеется, и те, кто не думал скрываться, но такие личности как правило не имели отношения к тайному обществу охотников, а были попросту чрезмерно сознательными гражданами германского государства, одинокими в своем стремлении к справедливости или знающими одного-двух таких же, как они сами, одиночек. Эти были просто поставлены перед фактом: или их деятельность сворачивается, или они после надлежащей проверки на благочестивость получают разрешение от Конгрегации и работают в ее подчинении, слушаясь указаний и исполняя поступающие приказы. Фактически они стали первыми в истории новой Инквизиции следователями, взятыми из мирского сословия, обретшими впоследствии Знак и ранг. Самовольное ведение расследований и уж тем паче изничтожение найденного с приходом новой Конгрегации стало незаконным, что тотчас отсеяло из этой сферы всех вымогателей, дельцов и проходимцев – риск попасть под суд был несравним с выгодой, и теперь можно было смело говорить о том, что любой, называющий себя охотником, является добросовестным, преданным и до омерзения честным исполнителем своего дела. Насколько подготовленным и профессиональным – это был уже другой вопрос; однако здесь и сейчас, в применении к конкретному человеку, ответ на него был получен вполне наглядно…