— Побег был тщательно подготовлен, товарищ подполковник, скорее всего, с той стороны колючей проволоки их уже поджидали сообщники, они же и вывезли их на машине как можно подальше от лагеря.
— Откуда такая уверенность?
— Неподалеку от выхода обнаружились свежие следы автомобильных покрышек. Предположительно внедорожник. Мы пытались по протекторам определить машину, расспрашивали местных, может, кто-то из них видел посторонних в поселке, но выяснить пока не удалось. За последние три месяца в поселке чужих не видели.
— Понятно, — произнес Покровский и шагнул через узкий проем в недостроенный сруб.
Сруб был довольно просторный — шесть на шесть метров, гладко тесанный. В нем свободно может спрятаться половина роты, не говоря уже о трех зэках, что рыли подземный ход. Стены сруба, сложенные в двенадцать венцов, не дают возможности рассмотреть с караульных вышек, что творится внутри, так что «побегушники» чувствовали себя внутри вполне комфортно. Большой проблемой мог стать вынос земли, но вокруг шла самая настоящая стройка, так что вряд ли кто из охраны насторожится от горки свежей земли, брошенной в кучу стружки.
— Где лаз?
— Перед вами… Вот эта яма.
Покровский отступил в сторону. На дне лаза лежал пук сухой травы, со стороны напоминавший небольшую затянувшуюся рытвину, какую обычно копают под столб.
Приподняв сухую траву, Афанасий увидел узкую нору, удалявшуюся в направлении запретной зоны. Как же так получилось, что заключенным совершенно незаметно удалось прорыть ход через запретную зону и под тремя ограждениями с колючей проволокой, оборудованной, между прочим, сигнализацией?
— Замеряли длину подземного хода?
— Не только замеряли, но и пролезали через него, товарищ подполковник, — столь же бодро ответил начальник колонии.
Держался он бодро, можно даже сказать, по-молодецки. Побег заключенных настроения ему точно не испортил. А ведь прекрасно осведомлен о том, что от заключения представителя Следственного комитета зависит его дальнейшая карьера. А она, судя по тому, что увидел Покровский, висела на волоске.
— И кто же пролезал? — хмыкнул Афанасий.
Евдокимов выглянул наружу и позвал:
— Капитан, подойди сюда!
Тот поспешно, выбрасывая вперед длинные конечности, устремился на зов и, согнувшись пополам, надломленным циркулем вошел в сруб.
— Что прикажете, товарищ полковник!
«А этот долговязый не столь флегматичен, как могло показаться поначалу, — посмотрел Покровский на вошедшего. — Переживаний, что плещутся в его слегка навыкате карих глазах, вполне хватило бы на весь оперативный состав колонии».
— Вот этот капитан пролез сквозь тоннель от начала и до конца, — сказал ему Евдокимов. — Егор, расскажи товарищу подполковнику, что там увидел.
— Ход узкий, примерно сантиметров семьдесят, не шире, но для человека средней комплекции это вполне преодолимо. Для двух беглецов это оптимальная ширина, но меня удивляет другое — как мог протиснуться третий беглец, осужденный Прохоров, он значительно крупнее остальных.
— В котором часу был побег? Хотя бы примерно можете сказать? — посмотрел Покровский на полковника.
— Где-то в темное время суток. Но место выхода они просчитали очень точно, с вышки его не заметить.
Присев на корточки, Афанасий посветил зажигалкой в глубину прохода. Горящий фитиль бросал рваные тени на глиняные стены узкого тоннеля, а желтый свет старался забраться как можно дальше, где и умирал, не в силах пробиться через плотную темень.
— Дальше не особенно разглядишь, — подсказал капитан. — Ход немного искривляется, уходит вниз метра на полтора, а потом идет прямо, а дальше — уже по восходящей.
— Целое интеллектуальное сооружение, я бы сказал, — пробурчал Покровский.
— Это уж точно.
— Как же ход не обвалился? Ведь не с подпорками же они его делали, в самом деле!
— Подпорки не нужны. Здесь не песок, одна глина! Вот потому и не обвалился. Хотя копается достаточно хорошо. В соседней колонии три года назад тоже побег был, так они алюминиевыми ложками рыли.
— И что, вырыли? — спросил Покровский, удивившись.
— Вырыли. Пять месяцев копали.
— А ваши чем копали? — посмотрел Покровский на начальника колонии.
— Лопатами…
— О, как! Все условия, как говорится, копай, не хочу.
— Понимаете, товарищ подполковник, здесь у нас промышленная зона, в силу необходимости приходится использовать лопаты. Что-то нужно прорыть, где-то кабель проложить, столб переставить, ограждение подправить. В общем, без лопат никак нельзя! Но по всем лопатам мы ведем самый строгий учет: все лопаты подписаны, по счету принимаем, по счету сдаем, как положено. Все они под усиленной охраной. В какой-то степени, это ведь оружие. Мы даже провели расследование, как им удалось скрыть наличие лопаты, но выяснить не удалось.
— Заключенные весьма изобретательны, — хмыкнул Покровский. — Как долго они рыли тоннель?
— Предположительно около трех месяцев.
— И за это время никто даже не заглянул в этот сруб? Не поинтересовался, что там делают заключенные?
— Почему же? Заглядывали, смотрели… И не раз!
— Так в чем же тогда дело?
— Ход был завален досками, просто так его не разглядишь. Работа здесь идет в три смены, день и ночь. Сруб был закреплен за их бригадой, тут они переодевались, держали кое-какой инвентарь… И потом, в этой колонии они сидели уже не первый год, к ним все привыкли, включая охрану, успели зарекомендовать себя…
— Значит, уже своими почти стали? — съехидничал подполковник. — Как говорится, вместе работали и всей сменой сбежали!
— Никаких нарушений за ними не замечалось, так что и смысла не было усиленно наблюдать. Хозяйство здесь большое, сами видели… и без них хлопот немало. Вот три дня назад, например, драка в бараке была, троих порезали, один потом скончался в лазарете. А неделю назад один заключенный на солдата с заточкой набросился, хорошо, тот успел увернуться.
— Трудно вам здесь, как я погляжу.
— Разумеется. Здесь ведь не детский сад, а убийцы и насильники, — стараясь не замечать язвительного тона, произнес Евдокимов.
— А вы разве не знали о том, что один из убежавших склонен к побегу? На его деле «красная полоса».
Начальник колонии, нахмурившись, продолжал смотреть на Покровского, между бровей которого образовалась глубокая складочка, делавшая его несколько старше, да и посуровее, пожалуй.
— Вы говорите о Прохорове, я так понимаю? «Красная полоска» была три года назад. Впоследствии он проявил себя с лучшей стороны, нареканий у него не было, режим не нарушал, и мы решили «красную полоску» убрать.