Я выбрался на участок зала, свободный от храпящих тел, и с удовольствием разогнулся, хрустя суставами. Назойливо горела шея. «Пчелы, – подумал я и засомневался. – Ну откуда здесь пчелы? По-моему, здесь и мух-то нету!». Подобрал начищенную до блеска серебряную тарелку и встал поближе к догорающему сапогу, чтобы посмотреть на источник боли, а заодно хоть себя увидеть – я ведь и вправду забыл, как выгляжу.
Долго смотрел, то так повернусь, то эдак, выворачивался, поворачивался, то ближе тарелку держу, то дальше. И вот пришло время делать выводы. Радовало, что я – не они, потому как я – вылитый хоббит, а они, бородатые, храпящие буки, напоминали одного важного, всеми уважаемого типа в красном колпаке, только были грязнее и воняли. Чем больше я думал о валяющихся кругом существах, тем больше проявлялись в моей истерзанной памяти их отличительные черты: грубость, обжорство, жадность, умелые руки. В отличие от спящих, тот, что в красном колпаке, был очень вежливым чистюлей, умным, но в чем-то и походил на этих: любил покушать, помахать кулаками, если надо… И откуда я его помню? Имя авторитета в красном колпаке скрывала черная пелена. Мозг работал с перебоями, как старый телевизор – показывать и говорить одновременно отказывался, он либо показывал, либо говорил, и все время шумели помехи: ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш…
Осторожно трогая шею, я обнаружил под правым ухом два одинаковых прокола. Хоть я и нифига не помнил, но версию с нападением пчел отмел сразу. Нагнулся к слабому огоньку в камине. Надо было рассмотреть рану. Вдруг что-то маленькое, похожее на палочку, выскочило из безрукавки и замерло между бугорками каменного пола. Предмет напоминал обычную шариковую ручку, толстую, с разноцветными кружочками и электронными часами, встроенными в корпус. Я сел на корточки и стал разглядывать находку, не прикасаясь к ней. Долго разглядывал; и пришла мысль. «ОЧЕНЬ ВАЖНАЯ ВЕЩЬ! – подумалось мне. – Мы как-то связаны, вот бы вспомнить, как именно… Вопросы, вопросы. Почему я ношу эту штуку? Какая от нее польза?». Я бы понял, зачем хоббиту нож, топор или электрошокер, учитывая разбросанных повсюду волосатых ребят с явно расшатанной психикой, но… Кто знает, до чего я мог дойти, будь у меня в распоряжении хотя бы десять лишних минут, но судьба распорядилась иначе.
– Зайчонок! Я нашла тебя! – хрипло обрадовались за спиной, и кто-то хватанул меня под мышки; я, к счастью, успел подобрать ценную находку. – Проспали мы с тобой, зайчонок, первую ночь после помолвки, проспали!
Выдыхая в затылок густой перегар, обладательница неженского голоса куда-то потащила меня. Я крепко сжимал в кулаке ОЧЕНЬ ВАЖНУЮ ВЕЩЬ, позволял себя нести, и размышлял. Думалось тяжело: Значит, не хоббит… Зайчонок… Вот оно что… Первая ночь после помолвки… Какая интересная ночь… Нам, зайцам, оказывается нельзя спать в эту ночь… Помолвка… Что бы это значило?
Перегар хриплой женщины бил в затылок и вообще оказался столь мощным, что я расслабился и думать перестал. Теперь меня все устраивало, включая полную неизвестность за спиной. Пока меня с пыхтением и сопением тащили по темным извилистым переходам, от одного поворота к другому, я разглядывал то бабушкины носки, то ОЧЕНЬ ВАЖНУЮ ВЕЩЬ и постепенно желание мыслить и задавать вопросы вернулось.
– Кто ты? – спросил я пыхтящую, наконец-то осознав, что давно надо было это узнать.
– Твоя сладкая Штрудель! – с любовью засипело в ответ. Почему сладкая? Лизал я ее что ли?…
– Хммм, а зачем ты меня тащишь? Я ведь и сам идти могу, – признался я.
Мы остановились; я слышал одышку и звук падающих в глубине тесных лабиринтов капель. Похоже и с этим вопросом я затянул, но ничего не поделаешь, лучше поздно.
– Я-то думала, после вчерашнего ты и головы не сможешь поднять, не то что… – медленно произнесли мне в затылок и отпустили; я ударился копчиком о каменный пол, а головой спружинил о мягкий живот. Было темно, мы находились в узком, сыром переходе. С трудом встал на ноги и решился на третий вопрос:
– Ты тоже заяц? – я вытянул руку и, как слепой, начал ощупывать ее густую, путаную бороду.
– Я – твоя зайка, – поправили меня и легонько толкнули, проверяя устойчивость. – Точно сможешь идти?
– Конечно! Смотри, как ходит зайчонок: левая нога, правая нога, левая, правая, левая, правая…
И тут в моей хмельной голове кто-то с нетерпением произнес: «Правая, Боббер! Правая!»
– Кто здесь? – я покачнулся и левой рукой (в правой был определитель кровососущих, но тогда я не знал, что это такое) схватился за бороду сопровождающей. Ух, ну и борода! Сальная, под пальцами песчинки, крошки – ни дать ни взять грязная швабра.
– МЫ здесь, – успокоила «зайка», выдыхая пары вчерашнего веселья, и положила шершавую лапу на мою ладонь. – Остальные спят, они будут долго спать.
– Кто такой Боббер? – имя показалось знакомым.
– Ты – Боббер, – сказало существо, отцепило мою руку от бороды и жалостливо погладило по голове. – Похмелье, оно такое! Ну, ничего, пойдем, я тебя вылечу.
«Правая ноздря!» – раздраженно настоял голос и умолк.
– Он разговаривает, – прошептал я. – Кто-то в моей голове разговаривает со мной, представляешь? Называет по имени!
– Пусть разговаривает, – отмахнулась бородатая «зайка» и свернула в очередной каменный коридор. – И не такое лечили.
Коридор закончился, пропал звук падающих капель; мы остановились. «Зайка» вытащила ключ из-под бороды, вставила в замочную скважину, как я понял по металлическому звуку. Дважды провернула; туго и тяжело застонали петли невидимой двери, открывая невидимую комнату.
– Входи давай! – прохрипела провожатая и затащила меня в душную каморку.
Дверь устало и медленно захлопнулась.
Стоя в кромешной темноте, я вдруг вспомнил, как звать бородатую зайку, звать ее ЁТУНШТРУДЕЛЬ, но я здесь причем? Слышно было, как медленно задвигается тяжелый дверной засов. Шаги в мою сторону. Опять куда-то толкают.
– Садись на кровать, – сказала она, я сел; кровать была жесткая. Стал прощупывать: одеяло в дырах, пеньки вместо ножек, зато широкая. Стайка беспокойных мурашек пронеслась по спине, и в голове снова зазвучал голос, отвлекая от происходящего. В голове орали: «В правую ноздрю! В правую ноздрю!». Я вспомнил про находку в руке, она уже покрылась потом с ладони. Пока Ётунштрудель занималась чем-то своим, я водил пальцем по корпусу загадочного устройства и хмурился. И чего этому голосу моя правая ноздря покоя не дает?
«Вставь детектор, бестолочь!»
Приказ отличался от других, он помог вспомнить, что выпавшая из кармана безрукавки штучка и есть тот самый детектор. ОЧЕНЬ ВАЖНАЯ ВЕЩЬ – это детектор. Почему она такая важная? Может, у Штрудель спросить? Она-то небось знает. Голова загудела.
«Не смей! Молчи! – запротестовал голос, и голова разболелась. – В конце-то концов! Ты на Базу возвращаться собираешься?»