Любопытные хоббиты подступили ближе, а один мохноногий крючок-старичок подобрался к тарелке с противоположной мне стороны и постучал по корпусу молоточком – хотел проверить, не пластмасса ли. Раздался электрический треск, старичок айкнул и отскочил, как молодой. Волосы на нем стояли дыбом.
– Дедушка, вы мешаете проводить акцию! – предупредил я. – Уйдите!
Кто-то сознательный взял смельчака под свою опеку, а робот снова сосредоточился на мне.
– Хоппит Попперрр, претупрештаю, фи телать попитка фзятка! Я есть писать на камера, архифировать и соопщать в тепартамент!
Коп бесил своей стеклянной мордой, за которой не увидишь поднятых бровей, искривленных губ, надутых щек, не увидишь просто потому, что за стеклом помещаются два объектива и дырка, из которой выходит подогретый воздух.
– Хоппит Попперрр, я фас путу фременно парализофать, – объявил он и резко глянул вниз, куда-то в ноги.
Я ждал выстрела, укола и быстрого сна, но охотник бездействовал, и руки его были по-прежнему спрятаны. Пока он разглядывал свой, извините, низ, я шагнул назад.
– Хоппит Попперрр, пешком стоять, пистро! – бросил вдогонку Девяностый и дернулся. Тут я, наконец, понял, что с ним – его заклинило в тарелке: руки и нижнюю часть туловища крепко-накрепко сдавило деформированным корпусом. Прекрасно! Просьба Ури будет не просто выполнена, она будет перевыполнена. Я – хозяин положения.
Дзеньг!
Лицевое стекло превратилось в паутину трещинок, молоток соскользнул и с грохотом стукнулся о корпус тарелки, глухо шлепнулся на искусственный грунт. В толпе хоббитов раздался победный свист крючкообразного дедушки. Девяностый загудел и умолк; мигалки потухли, и тарелка приземлилась навсегда. В традиционном массовом разграблении я участвовать отказался и поспешил запереться во дворе, но и робота терять не хотел. Решил понаблюдать за процессом. Дело у мохноногих спорилось – все-таки любимым делом занимались. Интересовало их навигационное оборудование и прочая электроника с летающей тарелки, а сам охотник никого не привлек.
Его довольно грубо, с применением лома, вытащили из клина, в котором он оказался, и отбросили, как мусор. Хоббиты недальновидны – берут только то, что можно быстро продать, но я их не виню, ведь далеко не у каждого есть такой замечательный друг и мастер на все руки, как Урман. Дружба среди хоббитов вообще редко встречается: разве могут дружить два вечно голодных и корыстных существа? Я отпрянул от дырки в заборе и мысленно сравнил двух Девяностых: снаружи одинаковые, а программы работают по-разному. Первый полный дурак, его обманывать одно удовольствие, а второй настоящий воин, и если бы не качество сборки, он бы своего добился, усыпил нас и отвез на астероид… «Робот роботу рознь, – понял я, – впредь надо быть осторожнее». А пока пусть поваляется.
В норе, как голове Федора, царил хаос. Я словно ошибся адресом: дорожки валялись скомканные в гармошку, картины и фотографии на стенах покосились, многие упали; к черному выходу вели грязные следы двух колес. Я зажмурился и проскочил мимо гостиной, но это не избавило меня от сомнительного счастья слышать, как знахарь орет стихи о вечной лошадиной верности.
Дверь черного выхода (он же запасной, тайный и аварийный) была распахнута – значит, Ури промчался через соседский двор и скрылся в неизвестном направлении. Нашего соседа, заядлого садовода-огородника, зовут Хай Гадович Ольдерманн, он выклянчил у бабушки треть её участка, как раз ту самую, в которую ведёт аварийный выход. Растут на этой земле вкуснейшие персики и груши Ольдерманна, поэтому я, Биллька и бабуля частенько пользуемся дверцей, пока он дрыхнет (большой любитель поспать, к нашей радости). Вы не ослышались, бабуля тоже участвует, а что значит для хоббита стянуть у ближнего еду? Примерно то же, что для человека попросить у соседа соли или кусочек хлеба на ужин. Зачем отвлекать пожилого хоббита от дел, тем более ото сна, если можно тихонечко пройти и взять, что надо? Захочет Хай Гадович, проникнет в бабушкин огород, цветочков нарвет, разве кто против? Да на здоровье!
Я потоптался по саду, схрумкал грушу и вернулся в нору. Постучал в комнату сестры, но малявка выставила меня со словами, что не знает и знать не хочет, куда направился Ури, что ей не нужен такой бесчувственный эгоист, который по-настоящему любит лишь себя, сырые пельмени и сломанные железки.
– Ты права, – согласился я, стоя перед захлопнувшейся дверью ее комнатки, и на всякий случай спросил: – Значит, Ури не сказал тебе, куда направляется?
– Нет! – буркнули на той стороне. – Пролетел по коридору, как чокнутый трамвай, хоть бы извинился…
Вот дурдом.
Похоже никому, кроме старых робокопов, я и не нужен. Бабушка напрочь забыла, что у нее внуки, а у внуков – особое мнение насчет Баламыча (у меня точно). На фиг внуков! Разве могут Биллька и Боббер быть важнее, чем стих про задумчивое солнце, отраженное в фужере ромашкового вина? Знахарь что-то такое читал, подвывая.
Биллька, судя по ее поведению, причислила меня и Урмана к лагерю мужланов-эгоистов, которые запросто бросают даму в комнате с сумасшедшим хоббитом (имеется в виду Федор); а я, кроме всего прочего, проявил в этом деле инициативу – вместо того чтобы тихо удалиться, взял и уволок любимого гения неизвестно куда.
Из сочувствующих оставалась Алина, но надо быть честным – она пригласила меня в гости из жалости. Покормит, поболтает, подарочек даст и успокоится.
Дверь открылась, и во мраке блеснули заплаканные Биллькины глаза, на заднем плане пыхтел и ворочался в ящике для овощей полусонный Федор. Простила? Ага, щаззз! Первой в мое лицо полетела тщательно выстиранная и выглаженная спецовка «Сто карманов», вторым номером после короткого затишья – ящик для овощей, а третьим выбросили Федора.
Дверь шумно захлопнулась, и со стены упала очередная рамка – фотография, на которой крохотная Биллька надевает мне на голову свой горшок. Заспанный Федор с ужасом озирался по сторонам и тер бегающие глазки.
– Мы в кубе? – прохрипел он.
– Я нет, ты – да, – сказал я, накрыл баламута коробкой, а сам уселся сверху.
Биллька рыдала за дверью, Баламыч закончил орать очередную поэму о грустном ручье, обнимающем холодные камни в лесу, и перешел к грязным гномьим частушкам, которые не услышишь даже в «Под колпаком». Судя по тому, как задорно подхихикивала бабушка, репертуар был подобран верно. Что с ней творится? Строгая старушка, и вот, пожалуйста…
Под частый стук Федькиной головы о доски я снова задумался о будущем. Собственная банда…Песни, пляски, помощь Макару на кухне, мытье посуды и полов – не погорячился ли? Разве хоббит Боббер мечтал об этом? Может ли хоть что-то из этого списка сравниться с жизнью профессионального оборотня? Ответ ясен – конечно, нет. И вывод один: хочешь стать агентом – становись. Сжег остров? Ну и что! С кем не бывает? Первый сжег, второй затоплю, а на третьем все пойдет, как по маслу. Топливо воровал? Воровал. А кто виноват? Переводите звездолеты на воду, вода на Базе бесплатная, тогда и воровать будет нечего. Шеф отвернулся? Повернется, главное совершить выдающийся поступок, такой, о котором сразу заговорят. Контракт разорвали? Наверное, разорвали… а я без контракта работать буду, на общественных началах. Столовский абонемент отнимут? Отнимайте – как будто я раньше им пользовался!