В девяностые годы люди, работавшие в Газпроме, любили говорить про свою компанию: «единственное, что скрепляет страну». И не находили понимания. Подавляющему большинству населения казалось, будто страну скрепляет язык, общая культура, судьба, демократические ценности, телевизор, наконец. Большинство граждан России никогда не видели Центральной диспетчерской в главном здании Газпрома в Москве на улице Наметкина, и поэтому словно бы не приобщались к эзотерическому газпромовскому знанию. С тех пор цены на газ значительно выросли, акции Газпрома подорожали почти в двадцать раз, государство консолидировало в своих руках больше половины акций, Центральную диспетчерскую многажды показывали по телевизору – и символ веры сложился.
Главный диспетчер Александр Рузаев (особый газпромовский тип простодушного добряка: поднявшийся на руководящие должности с самых низов, видевший газ, нюхавший газ, промерзавший насквозь в тундре, кормивший собою мошку) включает на экране один газопровод за другим, рассказывает забавные байки и любуется тем впечатлением, которое неизменно производит на зрителя тот факт, что газопроводы сложатся в конце концов в кровеносную систему страны.
– Газовики все открыли, – говорит Рузаев. – Даже тайну Бермудского треугольника.
Дальше следует в духе Жюля Верна объяснение про какие-то водоросли, которые будто бы во глубине Бермудского треугольника вырабатывают газ, поглощающий корабли и самолеты, а газовики это открыли, так что теперь в Бермудском треугольнике не будут гибнуть корабли и самолеты, а будут добывать газ простодушные и жизнерадостные добряки вроде Рузаева.
Тем временем на экране загораются светящиеся нити. Нитями газопроводов связываются друг с другом сначала Москва и Саратов, столица и великая русская река Волга. Потом кровеносная система соединяет Москву с Западом. Потом и с Востока к Москве тянется нитка, а другая нитка ползет вверх по Уралу, обеспечивая энергией работающие там заводы. Потом густой прядью устремляются на Запад газопроводы с Ямала и из Сибири. И на Северном Урале пересекают друг друга, образуя Большой Крест, который, если смотреть с вертолета, выглядит как нарочно выстроенный знак небесам, а на экране диспетчерской выглядит как флаг крестоносцев. А другие газопроводы уходят через Украину и Белоруссию в Европу. И через Черное море – в Турцию. И через Балканы – в Италию. И через Северное море – в Германию.
– Вот! – говорит Рузаев с гордостью, как показывают Ниагарский водопад, или Большой Каньон, или Кельнский собор, или Эйфелеву башню. – Вот! Страна!
На экране его диспетчерского пульта действительно страна. Россия, хотя и без Дальнего Востока и без Кавказа. Приблизительно такая страна, какая и есть на самом деле. Там, где Газпрома нету – либо будущий Китай, либо будущие исламские государства. Тогда как Россия, которую мы знаем (любим, ненавидим, клянем, славим, реформируем, теряем), не может быть определена ни как православная земля, ни как славянская, ни как европейская – только как газовая. Странное чувство, которым, кажется, всерьез живут как минимум триста тысяч человек, работающих в Газпроме, плюс примкнувшая к ним телевизионная паства, уверовавшая в рекламный клип про девочку с обручем.
Газпром не платит огромных дивидендов. В 2006 году, когда прибыль компании составила 25 миллиардов долларов, на дивиденды было истрачено всего лишь 10 процентов прибыли. Зампред правления Газпрома Александр Медведев говорит, что такие выплаты нормальны, потому что нельзя же все заработанные деньги сразу разделить и разбежаться, надо думать о будущем, надо инвестировать, надо осваивать новые месторождения и прокладывать новые газопроводы.
Мы сидим на шестом этаже в кабинете Медведева в главном здании Газпрома. Мы знаем, что нормальная практика в западных компаниях предполагает выделять на дивиденды приблизительно половину прибыли. Кабинет украшен мечами и саблями. Медведев угощает нас бутербродами с семгой и говорит:
– Компании, которые пускают большую часть прибыли на дивиденды, это же несерьезно. Это же компании-однодневки.
Акционеры Газпрома в последние годы зарабатывали вовсе не на том, что как-то всерьез участвовали в прибылях компании, а на том, что Газпром головокружительно дорожал. Почти в двадцать раз за десять лет. Сейчас, когда капитализация компании снизилась с 300 миллиардов долларов до 250 миллиардов, не время даже и продавать акции, фиксируя прибыль. Разумнее всего акции держать, ощущая себя частью чего-то великого, надеясь на то, что рано или поздно будут разработаны огромные запасы газа, и проведен газопровод в Китай, и новый газопровод в Европу, и выстроены терминалы, для того чтобы по морю в танкерах возить сжиженный газ в Америку. Разумно относиться к Газпрому не как к компании, акционером которой являешься, а как к стране, которой ты гражданин. Не будешь же, честное слово, эмигрировать из страны всякий раз, когда парламент сокращает социальные выплаты. Эти 10 % дивидендов, которые платит Газпром, удивительным образом похожи на 9 % государственного бюджета, которые в конце 90-х годов расходовало на социальные выплаты правительство Черномырдина. Газпром, таким образом, относится к акционерам как к социальным иждивенцам и платит дивидендов столько же, сколько правительство Черномырдина платило пенсий. Путинское правительство, к слову сказать, платит пенсионерам в два раза меньше. И в этом смысле Газпром – страна. Лучшая страна, чем та, на территории которой расположены его месторождения и его газопроводы.
Бывший министр топлива и энергетики Борис Немцов говорит, правда, что на самом деле прибыли Газпрома существенно занижены. По словам Немцова, Газпром в 2006 году заработал не 25 миллиардов долларов, а миллиардов тридцать, и неучтенные деньги осели в карманах газпромовских топ-менеджеров в полном соответствии с открытием Бориса Березовского, что в России надо не владеть компанией, а контролировать ее финансовые потоки. Возможно. У нас нет доказательств правоты Немцова, но даже если он прав, это значительно ниже уровня коррупции в целом по России.
Признаки страны
Когда идешь по зданию Газпрома на улице Наметкина, чувство, что компания устроена, как страна, и, не слишком афишируя это, считает себя более реальной страной, чем сама Россия, возникает постоянно. Здесь есть собственное здравоохранение: газпромовская поликлиника занимает целый этаж в левом крыле здания. Здесь есть собственная банковская система: «Газпромбанк», отделения которого расположены не там, где живут по большей части люди, а там, где живет газ. Валюта, кстати, в стране Газпром – не рубль вовсе, а такая, которую в данный момент удобно использовать: евро, доллар, китайский юань. Подобная валютная система существует в странах (вроде Черногории), отделившихся от прежней своей метрополии и ожидающих, что их примут в Евросоюз, например. Здесь есть своя авиакомпания «Газпромавиа», и маршруты ее проложены, опять же, не туда, куда надо лететь по своим делам людям, а туда, куда надо лететь по своим делам газу.
Глупо даже спрашивать у Александра Медведева, зачем Газпрому непрофильные активы, зачем ему телевидение, радио, газеты – затем, что в стране должны быть свои телевидение, радио и газеты, как вы не понимаете? Глупо спрашивать, зачем Газпрому энергетические компании, угольные… Глупо выяснять, зачем почти каждому подразделению Газпрома нужны свинофермы, кирпичные заводы и предприятия, занимающиеся разливом артезианской воды. Какие вы непонятливые: просто все это есть в любой нормальной стране, а Газпром – страна. Вы когда-нибудь видели, чтобы, даже если это выгодно, страна отдавала, например, свое сельское хозяйство на аутсорсинг? Не видели. Потому что это компания имеет цель приносить прибыль акционерам. А страна имеет цель – жить.