– Я не пойду с тобой. Я хочу уехать. Я хочу быть отсюда подальше, – заговорила она быстро, и слова наползали друг на друга. – Уйди. Уйди-уйди-уйди…
Очень хотелось зажмуриться, но она не могла, и продолжала смотреть, как он медленно покачивался взад-вперед, словно от ветра, хоть никакого ветра не было.
– Пойдем, – взвыло снова, уже почти различимое – или это Вета привыкла к выговору города.
– Нет, – прохрипела она, ощущая кончиками пальцев отчаянную сырость на щеках. Потрясла головой – может, так он лучше поймет?
Он замер, замолчал, и Вета поразилась внезапной тишине, так что даже остановились слезы. Птицы-истуканы покачивались на ветвях и проводах. Солнце купалось в стеклах домов, какое же яркое солнце.
– Не больно, – пообещал город, теперь одним только стоном – без скрипа и скрежета. Наверное, он так шептал. Потому что боялся ее напугать, – подумалось вдруг Вете.
«Ерунда, это не научно, – отчаянно хрипел голос разума. – Город – это кучка людей в бетонных муравейниках. Город не может бояться. Не может жалеть. Не может стоять перед тобой».
– Не больно? Да что ты вообще можешь знать о боли, пугало несчастное! – крикнула она, и ни одна из птиц не испугалась и не взлетела.
Материя, которая заменяла ему лицо, сморщилась, рукава безвольно повисли вдоль туловища. Чуть сгорбленная фигура издали, наверное, могла бы показаться почти нормальной. Просто высокий худой старик замер, задумался о чем-то своем.
– Ты обещала остаться, – низко протянул ветер и запутался в юбке Веты.
– Я ничего тебе не обещала, – всхлипнула она, едва выговаривая слова. Язык отчаянно заплетался. Она бы объясняла и приводила доводы, но так и не смогла убедить себя в том, что чудище, которое стоит перед ней, на краю тротуара, живое и разумное. Не набитый тряпками старый мешок.
Он стоял, неестественно наклонившись вперед, и как будто вспоминал то же, что и Вета, – ночи, когда она бродила по улицам, шла, разведя руки, по узкому парапету набережной, отдыхала на скамейках в парках и ни разу не наткнулась на патруль. Вета до истерики боялась найти в своих воспоминаниях подтверждения его словам. Правду о том, что да, обещала.
– Я не обещала, – сказала она снова, оборвав цепочку воспоминаний. Найти правду было страшнее всего. – Я тебя не люблю. Я хочу уехать отсюда, да куда угодно!
– Любить… – шепнул ветер, засевший в кучке сухих листьев. Или Вете только показалось.
Птицы сидели так же неподвижно, только качалась ворона на вершине молодого тоненького клена. Пугало распрямилось. Еще раз или два дернулись в судорогах его неживые конечности, и оно подалось назад.
Оно исчезло, растеряв себя по дороге. Ветер унес сухие листья и труху, несколько ворон вспорхнуло вверх, и что-то метнулось по асфальту к канализационной решетке. Вета стояла неподвижно, боясь дышать. Ее пальцы давно онемели, кровь в царапинах запеклась.
Резкий механический писк вывел ее из оцепенения, а потом в спину сильно толкнули. Вета отступила в сторону. Подъездная дверь открылась, и на порог вышла сердитая бабушка со скомканной авоськой в руке.
– Ты чего тут встала? – Она зыркнула на Вету. – Пройти уже не дадут.
Та оглянулась: птиц уже не было, только покачивались ветки, хоть ветер давно спрятался за соседним домом. И солнце пекло, как летом. Оказалось, под блузкой по ее телу текут капли пота. Вета судорожно втянула воздух и опустилась на скамейку. Тяжело прошагала мимо старушка, одетая в осеннее пальто.
Вечером с работы вернулся Антон и весело затопал в прихожей. Зашуршал бумагами, потом заглянул в комнату к ней. Весь день Вета провалялась на кровати, плотно зашторив все окна в квартире.
– Извини, – выдавила она, – я забыла тебя предупредить, чтобы не заезжал в школу.
Антон принес с собой запах тлеющих листьев и немножко радостных детских криков с площадки перед домом.
– Да ладно, – посерьезнел он. – Тебе плохо?
Вета отвернулась к стенке, совершенно не понимая, как и о чем с ним говорить.
– Да, – сказала она. – Уже примерно месяц, как очень плохо.
Антон прошел в комнату и сел на край кровати. Он протянул руку, чтобы дотронуться до Веты, но та не обернулась, и рука опустилась на складку покрывала.
– Меня выгнали из школы, – продолжила она, когда немой вопрос уже почти материально висел в воздухе.
Можно было забросить все, забыться, надеть шелковую юбку и пойти гулять по городу – ведь ей дали отпуск, а может быть, и вожделенное увольнение. Ничьи судьбы ее больше не трогали, в конце концов, у детей есть родители, вот и пусть любят своих отпрысков. Но Вета смотрела в стенку и не находила в себе сил ни подняться, ни вспомнить о том, как сегодня к ней приходил город. Или нужно говорить «за ней»?
– Ты веришь в призраки? – спросила она.
– В призраки? – удивился Антон, который еще не успел сообразить, радоваться ее отпуску или бежать и прятать все острые предметы.
– Ну, в фантомы, чудовища, пугала? – Она нервно рассмеялась и села на кровати, подтягивая ноги под себя.
Вета так и осталась в белой блузке – теперь уже изрядно помятой – и школьной юбке ниже колен. Чтобы переодеться, нужно было вставать и идти к шкафу, возле которого ей обязательно бы вспоминалась Рония: «Можно я оставлю здесь свою сумку?» Она бросала сумку в подсобке возле шкафа с пыльными книжками.
– Ты к чему это? – выдал Антон, хотя наверняка уже понял к чему. И чуть-чуть отстранился от нее. Вета хмыкнула.
– Оно почти умеет говорить. Еще немного, и, наверное, оно станет похоже на человека. А знаешь, что самое страшное? – Она выдержала долгую паузу, но уголки губ уже поползли вверх. – Что это научно. Ну что ты смотришь на меня, как на идиотку?
Антон хмурился и не отвечал.
– Да, – согласилась она. – Звучит глупо. Но припомни хоть один доказанный факт, согласно которому город не может материализоваться в пугало и пойти собирать души? Теория имеет право быть, пока ее не опровергли.
Она услышала сама себя как будто со стороны и испуганно замолчала. Мысли эти, не облаченные в слова, казались правильными и простыми, но звучали сумасшедше. Вете захотелось добавить что-нибудь такое обыденное, чтобы затравленное выражение на лице Антона сменилось обыденной скукой.
– Лилия обо всем знает. Она не хочет, чтобы я была рядом с детьми. Видимо, она поняла, что они не уходят из-за меня. А она хочет, чтобы уходили.
Ей вдруг вспомнилась цветастая шаль, Вета нервно хихикнула, представляя себе, как Лилия стоит перед пугалом, пряча руки в пестрых кисточках.
«Я хороший завуч, – как бы говорила всем подряд ее шаль. – Квалифицированный. Я даже умею скармливать детей городу-пугалу».
Антон смотрел на нее так же сумасшедше и молчал. Как же Вете хотелось схватить его за плечи и тряхнуть изо всех сил, чтобы даже зубы клацнули.