Еще прежде чем в голове полностью оформилась догадка, я поставил крестик на здании мэрии и соединил его с соседними точками. И вот уже эта новая ломаная точь-в-точь повторила схему заброшенной подземки.
— О черт! Они собираются взорвать мэрию! — вслух выдохнул я. — Мэрию!
Вот почему попали под удар сотрудники охранного агентства! Без их попустительства не было никакой возможности пронести в здание взрывчатку! Но если так — возможно, заряд уже внутри…
— Дерьмо! — выругался я, проигнорировал окликнувшего меня Морица и выдернул из держателя микрофон рации. — Сто седьмой вызывает дежурного! — произнес я, утопив кнопку передачи.
— Комиссар! — повысил голос задержанный.
Я раздраженно отмахнулся от него, вновь вызвал дежурную часть, и вдруг в основание затылка уткнулось нечто холодное, своей формой напоминающее пару дульных срезов спаренных стволов карманного пистолета.
— Комиссар! — позвал меня Саймон Мориц. — Оставьте в покое рацию. Прямо сейчас!
Каждый из нас хоть раз попадал в глупую ситуацию, когда сгораешь от стыда из-за острого осознания того, что всему виной собственная безалаберность, а от залившегося краской лица запросто можно раскурить сигарету. От такого не застрахован никто: ни прожженные циники, ни прекраснодушные мечтатели.
Важно другое. Знаете, что обычно делает человек, когда попадает в глупую ситуацию? Все верно — он совершает новую глупость, усугубляя свое и без того нелепое положение.
Всему виной — отсутствие возможности обдумать последствия и вполне понятное желание отыграть все назад.
— Не усугубляйте свое положение, — произнес я, когда в основание затылка уперлись спаренные стволы карманного пистолета.
— Оставь в покое рацию! — вновь потребовал Саймон Мориц.
— Да что с вами такое?! — вспылил я. — Мне надо предупредить начальство о готовящемся взрыве! Сейчас не до вас!
— Быстро! — почти выкрикнул тогда задержанный.
Дульные срезы надавили чуть сильнее, послышался едва слышный щелчок взводимых курков.
Шутки кончились. Тупорылая серебряная пуля вышибет мне мозги с той же легкостью, с какой кухарка разбивает яичную скорлупу.
И поэтому я очень медленно потянулся и воткнул микрофон в держатель на приборной панели.
— Так лучше? — спросил у напряженно сопевшего на заднем сиденье Саймона.
— Держите руки, чтобы я их видел! — потребовал задержанный.
— Какая муха вас укусила? — нахмурился я, выполняя распоряжение. — К вам нет никаких претензий. Черт! Да можете даже признание не писать, просто дайте мне поговорить с начальством!
— Не шевелитесь! — послышалось в ответ.
И почти сразу ожила рация:
— Дежурный вызывает сто седьмого!
— Не вздумайте! — предупредил Мориц.
Полной уверенности в том, что в затылок упирается именно пистолет, у меня не было, но стоило только взглянуть в зеркальце заднего вида, и моментально пропало всякое желание действовать, исходя из предположения, будто в руке Саймона зажата обычная зажигалка.
Нет, оружие не отражалось. Отражались глаза. Совершенно безумные глаза. Человек с таким взглядом был способен на любую глупость. Даже на убийство специального комиссара полиции.
— Дежурный вызывает сто седьмого! — вновь прохрипел динамик рации.
— Позвольте мне ответить, — попросил я.
— Не шевелитесь! — приказал Мориц. — Просто не шевелитесь, и никто не пострадает!
— Пострадают люди, — возразил я. — Много людей. Если ничего не предпринять, бомбисты поднимут здание мэрии на воздух. Возможно, они уже там! Надо действовать!
— Руки! Держите руки, чтобы я их видел!
— Вы понимаете, что препятствуете правосудию?
— Не говорите ерунды, комиссар! — поморщился Саймон Мориц. — Просто успокойтесь — и никто не пострадает.
Бред! Это бред!
Кандидат в прокуроры города удерживает на прицеле специального комиссара полиции!
Зачем?! Какая муха его укусила? Чего он желает добиться? Не хочет писать признание и не желает встречаться с мэром? Чушь! Угрожать оружием сотруднику полиции — преступление само по себе. Не будет доказательств? Его слово против моего?
Допустим так. Но почему тогда он не требует освободить его? Почему просто сидит и тянет время?
Мысль эта вызвала у меня смутное беспокойство, я вновь глянул в зеркальце заднего вида и вытащил из кармана ключи от наручников.
— Руки! — запоздало всполошился Саймон.
— Успокойтесь! — поморщился я, продемонстрировал ему кольцо с ключиками, а потом кистевым броском зашвырнул их на заднее сиденье. — Убирайтесь отсюда и оставьте меня в покое!
— Что?
— Раз вы не убийца, вы мне больше неинтересны. Появились более важные дела, — честно ответил я, с тоской глядя на прохрипевшую очередной вызов рацию.
— Это какой-то трюк? — заподозрил неладное Мориц.
— Никаких трюков.
Саймон замолчал. Он явно прикидывал, каким образом отомкнуть браслет на левой руке, не выпуская пистолета из правой, и варианты, судя по всему, ему категорически не нравились. Пришлось его поторопить.
— Если вернется сержант, ситуация выйдет из-под контроля. Обвинения в препятствии правосудию тогда не избежать. И ради чего это все?
— Перебирайтесь за руль! — приказал тогда Саймон.
— И что дальше?
— А дальше уедем отсюда!
— Куда?
— Куда угодно! Быстро!
Я хотел было покачать головой, но вспомнил о приставленном к затылку пистолете и делать этого не стал.
— Плохая идея, — предупредил я Морица. — Единственное, чего вы этим добьетесь, так это взорванного движка. У меня талант, не забывайте об этом.
— Дьявол! — выругался задержанный.
— Из-за вас могут погибнуть люди, — вновь воззвал я к его разуму. — Мне надо срочно передать информацию…
— Да заткнитесь вы! Заткнитесь!
— И что вы будете делать, когда вернется сержант? Он не будет пить кофе вечно.
— Застрелю вас обоих!
Я нахмурился. Пусть даже это заявление — пустое бахвальство, но поведение господина Морица категорически не укладывалось ни в какие рамки.
Он вел себя неправильно.
И сколько ни ломал я голову, никакого логичного объяснения этому не находил.
— Убийство полицейского еще никому с рук не сходило, — напомнил я тогда.
— Перестаньте! — рявкнул Саймон.
— Вы рискуете…