В качестве ночных истребителей немцы использовали двухмоторные «Ме-110», оснащая их одним мощным прожектором. Применяли их в основном для воздушной обороны городов. Но бывало, выпускали их на перехват наших транспортников и бомбардировщиков. В начале войны немцы о ночных перехватчиках не думали, но когда в начале войны наши «ДБ-3 Ф» нанесли удар по Берлину, спохватились.
Иван смотрел на приборы и думал, что ему повезло. Капитан Савицкий – летчик отличный, у него есть чему поучиться. Вроде бы мелочи, но они существенно влияют на выполнение заданий. До тех пор, пока он не стал летать вторым пилотом, Иван сам себе был и командир, и второй пилот, учился на своих ошибках. А теперь слушал, наблюдал. Такой опыт передается от пилота к пилоту, ни из одного официального наставления его не приобретешь.
Они пересекли линию фронта, когда уже начало светать. Еще час полета – и Подмосковье, аэродром. Самолет коснулся полосы, начал тормозить – и вдруг двигатели, сначала один, а через пару секунд и второй, заглохли. Но капитан сидел невозмутимо, как будто ничего не произошло.
С полосы на свою стоянку их уже утащил грузовик.
Полет был долгим, экипаж устал. Капитан отправился в штаб – на доклад о выполнении задания, а остальные потянулись в домик. Хотелось просто растянуться на койке и спать, спать, спать…
Улегшись в койку, Иван сразу отключился. Все-таки человек – существо дневное, и ночью спать должен. А служба требовала ночного бдения.
Проснулись все почти одновременно, и, приведя себя в порядок, потянулись в столовую. А когда вернулись, обратили внимание на то, что в доме тихо.
Иван поинтересовался у Ильи:
– Что это женщин не видать?
– Понравились? А ты что, не заметил, что их самолета на стоянке нет? На задании, наверное.
– Это днем-то?
– А ты думаешь, что полеты только ночью и только в тыл? Могли груз куда-нибудь транспортировать – в Пермь или в Архангельск. Мы ведь тоже в Челябинск летали, когда ты в экипаж пришел.
– Верно.
Пришел командир, лицо у него было довольное.
– Хорошая новость! От парашютистов радиограмма пришла: «Высадка прошла успешно, все в сборе, приступаем к выполнению задания».
– Вот смелые ребята, – подал голос бортстрелок Савелий. – В чужом тылу, помощи ждать неоткуда, а еще ведь задание выполнять надо, и наверняка рискованное.
О таких заданиях, о выбросе парашютистов, посадках у партизан обычно говорить было не принято. Эскадрилья подчинялась штабу ВВС, но большую часть полетов выполняла в интересах НКВД или партизанского штаба.
Бортмеханик ушел обслуживать самолет, а капитан, бортстрелок и Иван от нечего делать уселись за стол – переброситься в картишки. В карты играли редко, командованием это не поощрялось.
Только они сыграли партию в «дурака», как вошел комэск. Иван видел его второй раз, поэтому узнал не сразу.
– Дурака валяем? – Майор неодобрительно покачал головой.
Комэск попусту не зайдет – это понятно, для получения боевого задания капитан сам ходил к нему. Стало быть, что-то случилось.
Майор снял фуражку и сел на свободную табуретку.
– Хочу вам сообщить не очень хорошую новость.
Однако экипаж это и так понял.
– Сегодня ночью при посадке во вражеском тылу у самолета женского экипажа подломилась стойка шасси. Груз-то они доставили, но сами взлететь не могут. Отбили радио. Есть вариант: доставить шасси, запасной винт и поменять их в полевых условиях. Самолет партизаны замаскировали, но сами понимаете, шила в мешке не утаишь. Мальчишки могут увидеть, немцы случайно наткнутся. Поэтому предлагаю лететь только добровольцам, риск очень уж велик.
Вызвались сразу все, не раздумывая, и капитан сразу внес предложение:
– Кроме запчастей, надо еще двух механиков с собой взять – тогда ремонт быстрее завершить можно будет. Женский экипаж сел, значит – и наш приземлится. Немцы проверить могут, и значит, ремонт необходимо будет завершить за час, от силы – полтора.
– Согласен.
В самолет погрузили запасной винт – его заменить несложно. А вот с ремонтом шасси сложнее. Надо вывешивать самолет или крыло на домкраты или подставлять козлы, подпорки – а это все потери времени.
Собравшись, механики обсудили, какой инструмент или оборудование с собой брать. В итоге взяли и домкраты, и лебедку ручную, и бревна. Не забыли и о фонарях. Без света никак нельзя, хоть это и демаскировать будет.
Вылет предстоял непривычный. Обычно после посадки двигатели не глушили – десять минут на разгрузку, столько же на погрузку раненых, захваченных документов, иногда ценных пленных – и сразу взлет. В окрестных деревнях могли быть полицаи или немцы, и в таких условиях время было решающим фактором. Как только самолет взлетал, партизаны уходили в лес и – все, луг или поляна пустые, только пепелища от сигнальных костров.
Волновались все, стараясь спрятать чувства от сослуживцев. Дело было не столько в возвращении самолета, сколько в спасении летного экипажа, тем более – женского. Фактически это было делом чести.
Лететь было недалеко, пятьсот километров. Конечно, недалеко – это по авиационным меркам. Для пешего, да через линию фронта – долго и чревато пленом или гибелью. Но и их вылет – дерзость, авантюра.
Загодя по рации они решили не связываться, чтобы немцы не запеленговали – делали они это мастерски. Савицкий решил связаться с экипажем уже перед самой посадкой и очень коротко, лаконично, чтобы самому не попасть в ловушку.
Полет проходил спокойно, единственное – чаще приходилось определять по местности свое местоположение.
Через два часа командир сказал:
– Где-то рядом.
И тут же Иван увидел левее курса три костра, выложенные треугольником, сигнальный знак. Он только протянул руку, как командир сказал:
– Вижу.
Запищала рация, и в наушниках послышался женский голос:
– Слышу шум моторов самолета.
– Это мы, пора.
Ни позывные, ни фамилии не назывались из-за опасности перехвата. Немцы горазды на трюки, ведь разговоры шли открытым текстом. Иван помнил, когда он еще летал на штурмовике, как немецкий радист, вышедший на нашу волну, на чистом русском языке пытался навести их на советские войска. Линии траншей – немецкой и русской – в том месте разделяла неширокая «нейтралка».
– Полосу подровняли, чужих нет, – сказала командир женского экипажа. – Подсветить?
– Сам.
Командир выключил рацию, сделал вираж и начал снижаться. Когда до земли оставался десяток метров, он включил посадочные фары и притер самолет к земле.
По неровной земле застучали шасси. Торможение, впереди вырос силуэт «Ли-2». Фары сразу погасили.