Его спутница положила свои находки на плоский камень у воды, сняла сандалии, сбросила тунику и принялась ее полоскать; затем расстелила изорванную одежду на том же валуне. Дарт с бьющимся сердцем не спускал с нее глаз, чувствуя, что внимание ее не обижает, а, наоборот, приятно; здесь, на Диске, где многие расы не знали иных одеяний, кроме собственной кожи или шкуры, не стыдились наготы. Ему показалось, что Нерис не отличается ничем от земных женщин, а если и были какие отличия, то в лучшую сторону: на удивление тонкая гибкая талия, восхитительно длинные ноги и твердые груди, не колыхавшиеся, а только слегка подрагивавшие при резких внезапных движениях.
«Нимфа», – подумал Дарт, любуясь, как Нерис плещется у берега. Ее формы выглядели не угловато-девичьими, а женственными, зрелыми, округлыми, но, вероятно, она была молода – лет двадцати пяти или чуть больше по земному или анхабскому счету времени. В этих двух мирах, на его старой и новой родине, сутки и годы почти совпадали. Правда, на Анхабе, не имевшем лун, не знали и месяцев, а также смены сезонов: ось планеты была перпендикулярна плоскости эклиптики.
Мысль об Анхабе вернула его к реальности, к погибшему кораблю, лишенному энергии скафандру и миссии, которую надлежало исполнить. Последнее являлось делом чести: сколько бы он ни спорил с Джаннахом, как бы ни торговался, слова оставались словами, деяния – деяниями. Пока он жив, его обязанность – быть верным своему обету, трудиться и искать, как он трудился и искал в других мирах, с полной отдачей сил, не думая о риске и не мечтая о награде. Долг был для него категорией абсолютной, твердой основой душевного склада; приверженность долгу соединялась с другими чертами, с понятиями о благородстве и мужестве, справедливости и милосердии. Возможно, в прошлой жизни он был иным, более подверженным влиянию людей и обстоятельств, но воскрешение очистило его: так с древнего клинка спадает ржавчина под яростным усилием точила.
Долг нужно исполнять – тем более что средства к тому были отнюдь не исчерпаны: он потерял корабль, но Голем уцелел. Его помощник и слуга, оставшийся на перевале в прибрежных горах, под бурым утесом с тремя вершинами… Он получил приказ и будет ждать тысячелетия, подобно верному псу из нерушимой, не подверженной тлению плоти… Этот квазиживой механизм обладал большими запасами энергии и умением накапливать ее, аккумулируя из любых источников; прочный корпус, искусственный мозг, подвижность, встроенные датчики, оружие и инструменты делали его незаменимым в полевых исследованиях. Он мог бы осуществить их сам и мог, вероятно, найти хозяина, рассчитав траекторию падения Марианны, но он подчинялся приказу: ждать. Его способность к самостоятельным действиям была ограниченной, и в случаях критических он нуждался в руководстве человека.
Отсюда, за сотни лье, Дарт был не в силах отменить приказ, обрекший Голема на ожидание. Золотистая полоска-указатель на рукаве скафандра не светилась, так же, как спираль, вмонтированная в лицевой щиток; его передатчик, лишенный энергии, не позволял связаться с механическим слугой. Не трагедия, но неприятность; а возможно, знак судьбы и повод к далекому странствию, которое необходимо совершить. Вот только как?..
В данный момент это являлось важнейшей проблемой, отодвигавшей все остальные, даже утрату Марианны. В конце концов, ее гибель не делала Дарта вечным пленником в этом мире; пройдет какой-то срок, и прилетит другой корабль, беспилотный или с очередным разведчиком, а значит, его отыщут и снимут с Диска. Вернее, отыщут Голема – по встроенному маяку и следам несчастливой попытки вскрыть загадочную полость… И к этому времени он должен соединиться с иразом… Должен, тысяча чертей! Должен, должен…
Видимо, он задремал, и во сне ему явилась персона из прошлой жизни, не столь великая, как та, чей облик принимал Джаннах, но все же могущественная и облеченная властью. Мужчина в годах, со смуглым крючконосым лицом, пронзительным взором и резким командирским голосом, похожий на старого коршуна; вы должны, каркал он, должны, должны…
…Вы должны сохранить привезенное, сколь бы незначительной ни была эта сумма. Еще вам следует усовершенствоваться во владении оружием, поскольку это необходимо дворянину. Я сегодня же составлю письмо начальнику Королевской академии, и с завтрашнего дня он примет вас, не требуя ни единого экю. Не отказывайтесь от этой милости – бывает так, что наши молодые дворяне, даже самые знатные и богатые, тщетно добиваются приема туда. Вы научитесь верховой езде, фехтованию, танцам и куртуазному обращению с дамами, вы отшлифуете манеры и завяжете полезные знакомства. А время от времени вы будете являться ко мне, докладывать, как идут дела и чем я могу вам помочь. Через год вы должны завершить обучение… через год, к апрелю…
Плеск воды заставил его проснуться, и лишь последнее слово сохранилось в памяти. Апрель, весенний месяц, пора цветения каштанов… Что-то случилось с ним в апреле – там, в прошлой жизни, на Земле… Куда-то он ехал, с кем-то встретился, вступил в перебранку и скрестил клинки… Не с тем крючконосым из сна, что поучал его, с другим, враждебным и наглым… Мерзкая личность! Прикончил ли он негодяя? Кажется, нет, не удалось; в тот раз ему помешали. Но кто? Кто, дьявол его побери?!
Нерис, расстелив на валуне свою изодранную тунику, что-то делала с трубчатым сосудом. Любопытствуя, он приподнялся: влажная клейкая масса стекала на края прорех, тонкие пальцы перебирали ткань, гладили ее, слегка сжимали, и, подчиняясь этой ласке, дырявое и рваное становилось целым. Возможно, не просто целым, а живым: ткань трепетала и подрагивала, поблескивала, словно шелк, переливаясь теплыми оттенками радуги. Порыв ветра вдруг подхватил ее, взметнул вверх и опустил на плечи Нерис. Она рассмеялась и, лукаво посматривая на Дарта, натянула одежду. Свисавшее с гибкой шеи ожерелье отсвечивало золотисто-розовым.
В точности как плоская круглая раковина в ее руке. Бросив эту вещицу на колени Дарту, она сказала:
– Вот, возьми! Кажется, у тебя нет джелфейра?
– Чего нет, того нет, – признался он. – Это украшение? Как твое ожерелье и этот кружок? – Палец Дарта прикоснулся к виску.
– Кружок? Ты называешь мой раят кружком? – Нерис негодующе взмахнула ресницами. – Мой раят, знак ширы, вживленный навечно! Нет, это не украшение, воин, не только украшение! Раят потускнеет, если во мне зародится новая жизнь. Есть от него и другая польза – например, чтоб роо знали, перед кем сгибать колени.
– А это что такое? – Дарт уставился на ракушку.
– Джелфейр, я же сказала! По его оттенкам судят о времени. В начале цикла время красное, в легкий период – розовое и желтое, а когда тело начинает тяжелеть – зеленое и голубое. Затем синее, когда приходят большая тяжесть, дожди и сумрак… Разве ты этого не знаешь? И разве в твоих родных краях не пользуются такой полезной вещью?
– Где они, мои края? – вздохнул Дарт, подбрасывая раковину в ладони.
– И правда – где? – Нерис присела перед ним на корточки, глаза ее потемнели, расширились, стали огромными. – Где же твой край, Дважды Рожденный, и каков твой обычай? У тебя странные вещи… невиданные, твердые, блестящие… – Она с опаской коснулась витого эфеса шпаги. – Ты спас меня от жестокости тьяни… Ты говорил, что явился издалека, и обещал, что будешь меня защищать… так, как защищал Сайан… Но почему? Ведь мы не просили Предвечного о вещих снах… Мы даже не связаны обрядом синего времени! Ты не дарил мне жизнь, я не дарила тебе радость…