Сто шагов… восемьдесят… пятьдесят… Замешательство среди метателей дротиков – пыль и туши бхо с наваленным на платформы грузом не позволяли прицелиться. Кто-то из тиан метнул дротик, и один вожатый свалился на землю; остальные развернули носильщиков вправо, открывая дорогу бегущим за ними воинам.
Сорок шагов… Бхо затормозили, потом встали как вкопанные. Туча серой пыли клубилась над равниной.
Тридцать шагов… Дарт вскинул шпагу, крутанул лезвие в воздухе и ускорил бег.
– Долины! – взревел над ухом Птоз, поднимая свое оружие.
– Долины! – откликнулись воины, разом грохнув о наплечники древками.
Отряд, словно раскаленный нож, врезался в зыбкие шеренги тьяни, и Дарта пронзило чувство острого сожаления. «Все же не обошлось без крови», – подумал он, достав кинжалом чье-то горло, перерубая конечность с протянутым к нему дротиком, парируя удар и выбирая новую цель. Слева рычал и ворочался Птоз, багровая жидкость текла с обоих лезвий его секиры, сзади молча подпирали копьеносцы – казалось, выплеснув гнев в одном-единственном боевом возгласе, они успокоились и двигались теперь в мерном ритме косарей, то посылая копья вперед, то отдергивая обратно.
Тьяни не успели перестроиться, и толпа метателей дротиков была сметена и втоптана в пыль за считанные мгновения. За ней стояли бойцы с секирами и копьями, но и для них натиск был слишком яростен и внезапен. Стиснутые между плотным строем атакующих и задними шеренгами, они не могли ни размахнуться, ни ударить, однако не отступали, не разбегались, а молча принимали смерть. Дарт чувствовал, как под его башмаками хрустят ребра упавших и трескаются черепа, словно он двигался не по сухой каменистой земле, а по старому заброшенному могильнику, усыпанному древними костями. Этот жуткий хруст и треск да еще сопение Птоза и глухие удары дерева о дерево были единственными звуками на поле битвы; тьяни молчали, и молчали рами. Странное молчание; будто две огромных руки сплелись в противоборстве и, не имея ни языков, ни ртов, ни губ, ломали в напряженной тишине друг другу пальцы.
Раздался резкий возглас, будто удар молота по наковальне, и задние ряды секироносцев расступились. Выпускают, не хотят губить своих, сообразил Дарт, шагнув на твердую прочную землю. Это решение было разумным и подтверждало, что тьяни – существа расчетливые и быстро ориентируются в обстановке, встретившись с чем-то незнакомым, а тем более – опасным. С таким, как непривычный боевой порядок, когда, полагаясь на превосходство в числе, можно победить врага, но лишь за счет потери многих воинов. Тут лучше не торопиться, а обдумать, как справиться с неприятелем – тем более что дальше перевала он не убежит.
Клинок Дарта сверкнул над головой, описывая широкие круги – сигнал, что он еще жив и по-прежнему ведет отряд. Сзади слышались хриплое дыхание, топот сотен ног, стоны и невнятные проклятия. Люди утомились, и схватка, конечно, не обошлась без потерь; подумав об этом, он замедлил бег, снова вскинул шпагу и помахал ею в воздухе. Эти знаки были поняты правильно – дважды пропела раковина, и вскоре Ренхо нагнал его, тяжело отдуваясь и размазывая по щекам смешанный с кровью пот. Шлема на нем не было, и от виска до левого уха шла глубокая царапина – след скользнувшей по касательной секиры.
– Убитых много?
– Треть, Дважды Рожденный. И три десятка покалеченных. Но все на ногах. Кто не смог бежать, уже в чертоге Элейхо.
– Шира?
– Хвала Предвечному, не ранена… Но мы потеряли носильщиков! Пищу, питье, твое маргарское снаряжение и мешок просветленной ширы! А в нем – целебные мази и снадобья!
– Все вернется, приятель, все вернется… Лишь бы дойти до перевала!
Ренхо промолчал с угрюмым видом. Кажется, ему не верилось, что Дважды Рожденный знает, как вызвать молнии Детей Элейхо и как ударить ими по врагу. Шагавший рядом Птоз поскреб волосатую грудь, сплюнул и буркнул:
– Не дойдем. Жабы, они упрямые… Они как черви водяные – присосутся, не оторвешь!
Дыхание Дарта выровнялось, он снова был полон энергии и сил – короткая схватка его не утомила. Обернувшись, он посмотрел назад. От неприятеля их отделяла четверть лье, брешь, пробитая в шеренгах тьяни, уже затянулась, но они не спешили атаковать. Пыль вздымалась над ними бурым облаком, группы воинов, вынырнув из него, двигались к противоположному краю лощины, а сзади наплывало второе облако, висевшее над резервными отрядами. Смысл этих маневров не являлся тайной: вожди чешуйчатых растягивали фронт, чтобы блокировать противника и перерезать все дороги к бегству, все пути, ведущие к ущельям и лесам. Это было совсем неплохо, ибо давало выигрыш во времени.
– Веди людей к холму, – приказал Дарт, ткнув шпагой в нужном направлении. – Спрячьтесь за камнями и обороняйтесь. А до того, если время позволит, пусть все напьются, а шира перевяжет раненых. У нее нет лекарств, но есть зверек, укус которого целебен… Надеюсь, он не достался тьяни на жаркое?
Ренхо помотал головой.
– Зверек, кажется, у нее… А ты, Дважды Рожденный? Разве ты не пойдешь с нами?
– Мне нужно подняться к той скале с тремя вершинами. Я ведь говорил: там – молнии Детей Элейхо… вернее, там бхо, который бросает молнии.
– И он нам поможет? – Брови Ренхо полезли вверх.
– Думаю, мы с ним договоримся.
– Договоришься с бхо? – вмешался Птоз, глядя на Дарта с изумлением. – Чтоб мне лишиться второй жизни! Это, наверное, сторожевая тварь, хоть я не слышал, чтобы они вылезали из дырок… С ним, брат, разговоры короткие: чикнет огненной плетью, и голова долой! И потом, откуда ты знаешь, что он слоняется у дыры? Видел, что ли?
Дарт лукаво усмехнулся.
– Видел. В последний раз, когда разглядывал седловину. Тумана там нет, а бхо есть. Как раз такой, который бросает молнии. Не сомневайся, братец!
Он хлопнул Птоза по спине, сунул шпагу в ножны и побежал, спасаясь от дальнейших расспросов.
Первую тысячу шагов он одолел рывком, затем пришлось убавить темп, восстановить дыхание и перейти к размеренному бегу. Условия для марафона были неподходящими: солнце жгло немилосердно, хотелось пить, пот заливал глаза, жаркий воздух обжигал пересохшее горло и будто застревал в груди, противясь выдоху, бурая пыль клубилась под ногами. «Не лучший способ сбросить вес», – подумалось ему. Правда, было чем и утешиться: в желтое время он весил меньше обычного и в схватке не получил ни царапины. Гораздо хуже двигаться ночью, израненным и под дождем…
Впрочем, дождь бы не помешал. Решительно не помешал! Мысль о нем, о потоках воды, хлещущих с неба, бурлящих в ручьях, переполняющих озера, внедрилась в его сознание, пустила корни, разрослась и расцвела. Он вдруг почувствовал, что упадет, если не остановится и не напьется. Вроде плескалось что-то во фляге…
Пара глотков. Он закашлялся, потом прочистил горло, поглядел назад и вперед. Стражи границы уже подходили к холму – крохотная, плотно сбившаяся кучка, темное пятнышко на серой равнине; вслед тянулась большая, поблескивающая на солнце трехпалая лапа, и он не сразу понял, что видит три вражеские колонны и что ощущение блеска создано чешуйчатыми телами тиан. Двигались они быстро, и от холма их отделяла половина лье.