Бояре собрались перед вечерней. Сидели за одним столом с государем. Каждому была оказана честь — стольники поднесли по огромному куску пирога.
Глянул государь на дюжину старейших бояр и усмехнулся:
— Ну, чем не последняя вечеря? Только не проповедь я вам хочу читать, бояре, совета вашего просить.
— Слушаем мы тебя, государь, — первым отозвался Афанасий Нагой, заняв рядом с царем место по праву ближайшего родственника.
Глянул государь на тестя, и трудно было ему сказать, кто это отвечал — будущий иуда или, может быть, верный апостол.
— Мы твои холопы, государь, — произнес Морозов.
Иван Васильевич оделся тожественно: на нем золотой кафтан, на голове самодержавный венец, в руках скипетр и яблоко.
— Вот что я вам хотел сказать, бояре. Тяжкое нам досталось время, лихолетье. Шведы с поляками едва ли не половину русских земель заняли, а с юга хан Украйну жжет. Татары в Казани лото бунтует, под Москвой тати купцам проехать не дают, а в самом государстве такая смута поднимается, что даже десяток стрелецких полков не сумеет унять мятежников. Сказывают, что казачки на Волге шалят, купцов грабят, суда их топят.
— Что верно, то верно, государь, — невесело поддакнул Михаил Морозов. — Бунтует народец. Никитка-палач руки татям сечет, разбойничкам ноздри рвет, а им все нипочем!
Государь молчал. Затаились в ожидании и бояре, напоминая апостолов, дожидающихся божьего откровения.
И оно состоялось.
— Не вечен я, господа. Недолго мне еще жить. Скоро вслед за сыном отправлюсь. Не удастся мне эту смуту вывести… не успею, видать! Непростое сейчас в России время, оно требует не только ума, но и характера. Был бы жив Иван… он-то уж сумел бы продолжить отцовское дело. А Федору такое наследство не по плечам. Мой младший сын слаб умом, тщедушен телом, переломится он от такой тяжести, как хворостина. Правду хочу сказать, господа, царство только загубит! — Иван Васильевич положил державу на стол, и она, негромко стукнув, качнулась дважды. Взгляды бояр были устремлены на золотое яблоко. — Я хотел вам сказать, чтобы вы избрали из знатнейших бояр себе царя… вместо меня. Я бы хотел при жизни знать, кто станет на царствии.
Тронул государь яблоко, и оно покатилось через весь стол к боярину Шуйскому, виднейшему из князей.
— Полно тебе, государь, печалиться, — отвечал Василий Иванович Шуйский, не решаясь коснуться золотой поверхности державы. — Пускай продлит господь твои годы, а там на трон Федор сядет, сын твой, как московскими государями в старину заведено было.
Государь не сдавался.
— Бояре, я не заводил бы о престолонаследии речь, если бы царство было укреплено внуками. Но их нет! У старшего сына жена мертвым чадом разродилась, а у Федора жена с пустой утробой оказалась. За грехи тяжкие господь внуками меня обделил. А государству нашему от этого только большая потеря. Но с уходом последнего отпрыска Калиты не кончается Русь. Видно, так указано господом, что тот, кого мы сейчас изберем, даст начало новой династии московской. — Нечасто государь надевал золотой кафтан, чаще предпочитал платье с жемчугом, а то и вовсе являлся на Думу в телогрее, теперь для всех стало понятным появление царя в таком наряде. — Есть у меня на примете такой человек, думаю, что и вы со мной согласитесь… Это князь Василий Шуйский! — остановил взгляд Иван Васильевич на темных глазах боярина.
— Помилуй, государь Иван Васильевич, — перепугался боярин, — по мне лучше царская опала, чем такая милость! Или я чем не угодил тебе?
Держава остановилась у самых ладоней боярина, вот протяни сейчас длань — и сумеешь завладеть целым государством.
Иван Васильевич потянулся к державному яблоку, но не затем, чтобы поглубже упрятать его, а для того, чтобы передать в руки будущему государю. Тронул царь кончиками пальцев державу, и она, стуча, прокатилась и, если бы не расторопность Шуйского, упала бы на дубовый пол.
Неловко смотрелось царское отличие в корявых пальцах боярина.
— Брезгуешь, значит? — угрюмо усмехнулся Иван Васильевич.
— Не по мне эта честь, государь. И другие не согласятся. Если, не приведи господь, случится что с тобой, пусть правит нами Федор… как умеет.
Самодержец забрал державу. Тяжела! Такая ноша не каждому по плечу, одного золота фунтов на пять вытянет.
— Хорошо, господа, будь по-вашему. Ступайте себе с миром.
Когда бояре ушли, Иван Васильевич окликнул старшую невестку.
— Постель мне приготовь, Елена, — устал я с этими боярами. А еще воды горячей подготовь, ноги малость попарю. Усталость она хорошо снимает.
Скоро невестка появилась с тазом в руках. Поставив горячую воду перед самодержцем, Елена хотела уйти, но Иван Васильевич мягко ухватил ее под локоток.
— Раздеться мне поможешь, доченька, немощен я стал. Чего же ты скривилась? Или батюшке хворому пособить не желаешь? А ну, тяни за рукав, пошибче тяни… вот так. А теперь на скамью помоги мне присесть. Некуда тебе спешить! — прикрикнул царь, заметив, что она хочет уйти в другие покои.
Иван Васильевич задрал сорочку до колен и сунул пятки в кипяток.
— Может, водицы холодной плеснуть? — спросила царевна.
— Не надо… Ох! И так хорошо. А ты меня, царевна, не сторонись, — прикрикнул Иван Васильевич на сноху. — Одно у нас с тобой горе, вдвоем его легче вынашивать. А у тебя ко мне еще должок имеется.
— Какой же, батюшка?
— Не забыла, чей совет Иван Иванович спрашивал, прежде чем тебя во дворец привел? Ежели бы не мое царское слово, не быть тебе царевной! Аль не так, Елена?
— Так, батюшка, — не смела смотреть Елена на едва одетого государя.
— То-то же! — вздохнул безрадостно Иван Васильевич. — А может, тебя в монастырь отправить? — неожиданно посуровел государь. — Без мужа осталась, чадо не сберегла. Кому ты теперь нужна?! Да если бы ты не ходила голой, царевич жил бы! — И, глянув на девицу, которая едва удерживалась от слез, смилостивился. — Ладно, подойди ко мне. Да не шарахайся, как черт от ладана. Эх, Елена, Елена, неужто не догадываешься, почему я тебя Ванюше посоветовал? — приврал государь.
— Нет, батюшка.
— Глянь на меня. — А когда царевна, набравшись смелости, заглянула в глаза государю, зашептал жарко: — Люба ты мне! Дай я твою белую рученьку подержу. Ах, как она хороша. А как бела! Не бойся ты меня, царевна, приголублю я тебя. Все царствие свое к твоим ногам положу, только от моей ласки не отрекайся.
Иван Васильевич поднялся, едва не опрокидывая таз с водой, шагнул навстречу к Елене и обнял ее за плечи.
— Батюшка-государь, что же ты такое делаешь?! Я ведь невестка твоя!
— Нет теперь у меня Иванушки, ты мне от него осталась в утешение. Не оттолкни, пожалей старика.
Иван Васильевич прильнул губами к шее царевны, задрал ей на животе ворох платьев и холодным прикосновением старческих рук обжег невестку.