Кари Адель засунула телефон обратно в карман и схватила шарик, не успевший докатиться до стены.
– И какой вывод вы делаете из этого? – спросил Симон.
– Здание клонится в сторону площади Александра Хелланда. Наверное, с той стороны больше синей глины и меньше гранита.
Марта рассмеялась в голос.
Высокая худышка улыбнулась:
– И что Воллан был должен денег. Доза героина стоит триста крон. И не четверть, а ноль два. Две дозы в день…
– Не так быстро, – сказал Симон. – Наркоманам не отпускают в кредит, верно?
– Да, это необычно. Может быть, он оказывал им услуги, а они расплачивались героином.
Марта всплеснула руками:
– Он не употреблял, я же вам говорю! Половина моих обязанностей заключается в том, чтобы следить, находятся ли постояльцы под кайфом, понятно?
– Вы, конечно, правы, фрёкен Лиан, – сказал Симон, почесывая подбородок. – Возможно, героин предназначался не для него.
Он поднялся.
– В любом случае, посмотрим, что нам скажут результаты вскрытия.
– Хорошо придумала с эсэмэской агенту из отдела наркотиков, – сказал Симон, ведя машину по улице Уэланда к центру.
– Спасибо, – ответила Кари.
– Симпатичная девушка эта Марта Лиан. Ты с ней раньше сталкивалась?
– С одной стороны, да, а с другой – нет.
– Что?
– Простите, неудачная шутка. Вы спрашивали, сталкивалась ли я с ней, когда работала в отделе наркотиков. Немного. Она замечательная, и мне всегда было интересно, почему она работает в «Иле».
– Из-за того, что она красивая?
– Приятная внешность предоставляет людям с приемлемым уровнем интеллекта и дисциплинированностью явные преимущества в поисках работы. Работа в «Иле» – это не трамплин, насколько я понимаю.
– Может быть, она просто считает, что это работа, которую стоит делать.
– Стоит? Вы знаете, сколько они платят…
– Стоит того, чтобы кто-то ее делал. За работу в полиции тоже платят не ахти.
– Это правда.
– Но полиция – хорошее место для начала карьеры, если, к примеру, совмещать ее с учебой на юридическом, – сказал Симон. – Когда ты закончила работать в том отделе?
Он снова заметил признаки покраснения на шее Кари и понял, что попал в яблочко.
– Ну что же, – продолжил Симон. – Приятно, что тебя нам одолжили. Скоро станешь начальником моего отдела, а? Или продолжишь в частном секторе, где, насколько я слышал, за людей с нашей компетенцией платят в среднем в полтора раза больше?
– Возможно, – ответила Кари. – Но вашим начальником я не стану, принимая во внимание, что в марте следующего года вы достигнете пенсионного возраста.
Симон не знал, плакать ему или смеяться. Он повернул налево на Грёнланнслейрет, в сторону Полицейского управления.
– Твоя зарплата может вырасти раза в полтора, а это очень пригодится при ремонте. Квартира или дом?
– Дом, – ответила Кари. – Мы планируем завести двух детей, и мне нужно много места. С ценами за квадратный метр в центре Осло приходится покупать жилье, требующее ремонта, если, конечно, ты не получил наследство. Наши родители – люди богатые, но и Сэм, и я считаем, что субсидирование – это коррупция.
– Коррупция, ни больше ни меньше?
– Да.
Симон рассеянно смотрел на пакистанских торговцев, которые в жару выходили из своих магазинчиков на улицу, разговаривали, курили сигареты и разглядывали проезжающие мимо автомобили.
– И тебе даже не интересно, как я догадался, что ты ищешь квартиру, требующую ремонта?
– Игральный шарик, – сказала Кари. – Взрослые люди, не имеющие детей, носят их в карманах, только если они смотрят старые дома или квартиры и проверяют, не придется ли им выравнивать полы.
Умно.
– Раз уж ты это проверяешь, – сказал Симон, – помни, что не всегда в доме, простоявшем сто двадцать лет, надо выравнивать полы.
– Может, и нет, – ответила Кари, наклонилась вперед и бросила взгляд на башню церкви Грёнланна. – Но я люблю, чтобы полы были ровными.
На этот раз Симон рассмеялся. Возможно, когда-нибудь он сможет полюбить эту девушку. Ему тоже нравились ровные полы.
– Я знал твоего отца, – сказал Йоханнес Халден.
На улице шел дождь. Весь день было тепло и солнечно, но высоко в небе собрались тучи и пролились на город легким летним дождем. Он помнил, как это было. Как маленькие капли мгновенно становились теплыми, касаясь нагретой солнцем кожи. Как они поднимали с асфальта запах пыли. Помнил запах цветов, травы и листвы, который сводил его с ума, вызывал тошноту и возбуждение. Молодость, эх, молодость.
– Я был его стукачом, – сказал Йоханнес.
Сонни сидел в темноте у дальней стены, лицо его невозможно было рассмотреть. В распоряжении Йоханнеса имелось не так много времени: скоро двери камер запрут на ночь.
Он вздохнул, потому что сейчас ему предстояло самое трудное – сказать то, что он и боялся и хотел сказать, произнести предложение, слова из которого так долго сидели у него в груди, что он опасался, как бы не приросли к ней навечно.
– Это неправда, Сонни. Он не застрелился.
Вот. Вот оно и произнесено. Тишина.
– Ты не спишь, Сонни?
Он увидел два белых мигающих глаза.
– Я знаю, что пришлось пережить тебе и твоей матери. Найти тело отца. Прочитать записку, в которой он написал, что он – крот в полиции, помогавший торговцам героином и рабами. Что он информировал их о рейдах, уликах, подозреваемых…
Йоханнес увидел, как тело Сонни начало раскачиваться в полумраке.
– Но все было наоборот, Сонни. Твой отец напал на след крота. Я подслушал, как Нестор по телефону говорил своему боссу, что им надо избавиться от полицейского по фамилии Лофтхус, прежде чем он им испортит все дело. Я рассказал твоему отцу, что он в опасности, что полиция должна что-то предпринять. Но твой отец ответил, что не может втягивать других, что ему придется работать над этим делом в одиночку, ведь некоторые полицейские находятся на содержании у Нестора. Он заставил меня поклясться, что я буду молчать и никогда не скажу об этом ни одной живой душе. И до сих пор я держал это обещание.
Понял ли он? Может, и нет, но важнее не то, что парень услышал его, не последствия его слов, а то, что он выговорился. Рассказал. Важным было само действие: он оставил свою тайну там, где ей было место.