Тур вздохнул.
Он посмотрел на человека в форме, стоявшего впереди спиной к нему. Он был в наушниках, из которых доносилась музыка. Провод вел к руке, державшей телефон с маленькой фирменной наклейкой магазина Тура на задней панели. Тур передвинулся и встал так, чтобы разглядеть человека сбоку. Он узнал его. Разве это не тот парень, что хотел купить батарейки для своего музейного экспоната? Для плеера. Тур из любопытства порыскал в Сети и выяснил, что такие плееры перестали производить в 2000 году, когда на рынке появился проигрыватель дисков МР3. Тур подобрался к нему так близко, что мог слышать музыку в наушниках, несмотря на стук стальных колес вагона, но, когда вагон со скрипом повернул, звук пропал.
Кажется, пел одинокий женский голос. Но мелодию он уже слышал раньше: «That you’ve always been her lover» [32] . Леонард Коэн.
Симон непонимающе смотрел на иконку звукового файла. Прослушивание записи заняло всего несколько секунд. Он вновь нажал на «воспроизведение».
Никаких сомнений: голос принадлежал тому человеку, о котором он подумал и в первый раз. Но он не понял, что это было.
– Что это? Номер лотерейного билета?
Симон обернулся. Сиссель Тоу начала утренний обход с освобождения мусорных корзин.
– Что-то вроде, – ответил Симон и нажал «стоп», а Сиссель в это время вынула корзину из-под его стола и опрокинула ее содержимое в большое ведро.
– Бросаешь деньги на ветер, Симон. Лотереи – для везучих.
– А ты думаешь, что мы невезучие? – спросил Симон, не отводя глаз от монитора.
– Посмотри только, что мы принесли на землю, – сказала она.
Симон откинулся на спинку стула и протер глаза.
– Сиссель…
– Да?
– Убита молодая женщина, и сейчас выясняется, что она была беременна. И я думаю, что тот, кто хотел убить ее, боялся не ее, а ребенка.
– Вот как?
Тишина.
– У тебя был вопрос, Симон?
Симон положил голову на подголовник.
– Если бы ты знала, что вынашиваешь ребенка Сатаны, ты бы его выносила, Сиссель?
– Об этом мы уже говорили, Симон.
– Я знаю, но что ты ответила?
Она с упреком посмотрела на него:
– Я ответила, что, к сожалению, природа не оставляет несчастной матери выбора, Симон. И отцу тоже.
– Мне казалось, господин Тоу сразу же испарился?
– Я говорю о тебе, Симон.
Симон снова закрыл глаза и медленно кивнул.
– Значит, мы рабы любви. А кого нам выпадет любить – это лотерея. Правильно?
– Жестоко, но такова жизнь, – ответила Сиссель.
– А боги смеются, – сказал Симон.
– Наверняка, но пока кто-то должен убирать весь этот свинарник здесь, внизу.
Симон услышал ее удаляющиеся шаги. Потом он переслал звуковой файл с компьютера на мобильный телефон, взял его с собой в туалет, зашел в одну из кабинок и снова проиграл запись.
После второго прослушивания он понял, что означали цифры.
Симон и Кари шли в солнечных лучах по слишком большой, слишком открытой и слишком по-летнему тихой Ратушной площади.
– Мы воспользовались описанием Фиделя Лаэ и нашли взятый напрокат автомобиль, – сказала Кари. – Его вернули, но, к счастью, еще не успели помыть. Криминалисты обнаружили следы грязи, которая соответствует почве с ведущей на псарню дороги. А я-то думала, что грязь – это всего лишь грязь.
– Все представляет собой уникальную смесь минералов, – сказал Симон. – На какое имя взяли машину?
– Сильвестр Трондсен.
– Кто это?
– Тридцать три года, получает пособие, не работает. Адреса в Регистре населения нет. Отсидел два срока за насилие. Наши агенты связывают его с Нестором.
– Хорошо. – Симон остановился перед дверью между двумя магазинами одежды. Дверь была высокой и широкой и свидетельствовала о солидности и серьезности. Он нажал на одну из кнопок с номером офиса на четвертом этаже. – Что-то еще?
– Один из постояльцев «Илы» сказал одному агенту, что новый жилец триста двадцать третьей комнаты и начальница симпатизируют друг другу.
– Марта Лиан?
– Их на днях видели отъезжающими на одной машине от пансиона.
– «Недвижимость Иверсенов», – раздалось из дырочек на медной пластине над номерами офисов.
– Я хочу, чтобы ты подождала в приемной, пока я буду разговаривать с Иверсеном, – сказал Симон, когда они вошли в лифт.
– Зачем?
– Потому что я собираюсь немного нарушить правила и мне бы не хотелось втягивать в это тебя.
– Но…
– Прости, но это, видишь ли, такой приказ.
Кари закатила глаза, но ничего не сказала.
– Ивер, – произнес молодой человек, встретивший их в приемной. Он крепко пожал руку сначала Симону, а потом Кари. – Мой отец вас ждет.
Что-то в лице молодого человека говорило Симону, что тот привык улыбаться и смеяться, что он не часто испытывал те боль и горе, которые читались в выражении его глаз под красиво взбитой челкой. Наверное, именно поэтому он казался таким потерянным и сбитым с толку.
– Сюда.
Видимо, отец рассказал ему о визите полиции и он, как и отец, предполагал, что речь пойдет о расследовании убийства его матери.
Окна кабинета выходили на Западный вокзал и фьорд. Рядом с дверью стояла стеклянная витрина с искусно сделанной моделью небоскреба в форме бутылки кока-колы.
Отец казался состарившейся копией сына: та же солидная челка, гладкая здоровая кожа, приглушенный солнечный взгляд. Высокий, прямой, с волевым подбородком и прямым взглядом, дружелюбным, но все же бросающим по-мальчишески игривый вызов. В этих мужчинах присутствовала самоуверенность и солидность жителей западной части Осло, как будто их всех отливали по одной форме: участники Сопротивления, арктические герои, экипаж Кон-Тики, начальники полиции.
Ивер-старший предложил Симону присесть и сам опустился за письменный стол, расположенный под старой черно-белой фотографией жилого дома. Фотография, без сомнения, была сделана в конце XIX века, вот только Симон в спешке не мог определить, где именно.
Симон подождал, пока сын выйдет из кабинета, и перешел прямо к делу: