– А ты уверен, что после того, как тебя ударили по правой щеке, надо подставлять левую? – посмотрел на меня шеф. – Сам-то ты готов к тому, чтобы тебя по щекам колотили?
– Не готов, шеф, – честно признался я. – После удара по щеке, я не стану подставлять другую, а постараюсь дать сдачи. Иначе мне просто будет стыдно за самого себя.
– Вот именно, – не сводил с меня взгляда шеф. – Без агрессивных проявлений, пусть и в ответ на агрессию, человеку никак нельзя. Ему будет просто не выжить… Добро должно быть с кулаками. Ладно, хватит философствовать. Лучше расскажи, как идет расследование убийства Фокина. Есть какие-нибудь зацепки, мысли, обоснованные соображения?
– Есть, но совсем немного, – ответил я. – Побеседовал с этой вашей знакомой – Маргаритой Николаевной Бережной. Вы знали, что она была женой убиенного завлаба Фокина и развелась с ним полтора года назад?
– Маргарита не убивала его, – убежденно произнес шеф, не ответив на мой вопрос.
– Маргарита? – повторил я вслед за шефом. – Вы что, шеф, знакомы с ней настолько близко, чтобы называть ее по имени?
– А ты что, допрашиваешь, что ли, меня? – снова не ответил на мой вопрос шеф. – Говори лучше, что тебе удалось накопать…
– У меня пока двое подозреваемых, Гаврила Спиридонович, и то с большой натяжкой…
– Говори.
– Как бы вы, шеф, не были убеждены в непричастности Маргариты Бережной к убийству… – Гаврила Спиридонович подобрался и неприязненно взглянул на меня, и я поправился: – …к случившемуся, у меня все же создалось впечатление, что Бережная знает больше, нежели говорит. Я довольно долго беседовал с ней и не могу отделаться от впечатления, что она что-то скрывает. Маргарита Николаевна лучше других знала Рудольфа Михайловича Фокина, поскольку была его женой. После развода с ним она, похоже, не успокоилась и, по заверению одной сотрудницы по имени Зоя, которую я тоже склонен подозревать, хотя все-таки меньше, чем Бережную, продолжала ревновать бывшего мужа к другим женщинам. Причина развода мне неизвестна, но, надо полагать, это измена мужа. Продолжая работать в одной лаборатории, они часто ругались между собой по самым разным поводам, чему имеются свидетели… Ну а когда у Рудольфа Михайловича появилась новая женщина, причем в качестве невесты, отношения его с бывшей супругой стали и вовсе натянутыми донельзя. Она, по заверению той же лаборантки Зои, просто не давала Фокину проходу. Потом, – мельком взглянул я на помрачневшее лицо шефа, – Бережная единственная из всех присутствующих в зале не бросилась к кафедре, возле которой упал Фокин. Наоборот, она быстро покинула зал, будто знала, что подобное должно произойти…
– Не факт, – оборвал меня шеф.
– Не факт, – согласился я охотно. – Я ведь ничего не утверждаю, а только высказываю свои соображения по поводу случившегося. Как вы и просили…
– Ну хорошо, продолжай, – разрешил шеф.
– Продолжаю. У Бережной, единственной из трех человек, с которыми я познакомился и побеседовал, имелся мощный мотив, чтобы… поквитаться с Фокиным…
– Какой? – хмуро посмотрел на меня шеф.
– Месть, – ответил я. – Очень мощный стимул, чтобы желать обидчику… крупных неприятностей…
– Она не могла убить, – снова произнес шеф.
– Знаете, Гаврила Спиридонович, я, конечно, уважаю ваши чувства и прекрасно понимаю вас, как мужчина мужчину… Помните дело актера Санина?
– Помню, – кивнул шеф, и по его лицу я понял, что он догадывается, к чему я клоню.
– Я ведь тоже вначале думал, что Наталья не может убить в принципе. И уж никак не мог предположить, что, ударив Санина бутылкой по голове и не убив с первого раза, она станет добивать его хладнокровно и расчетливо. Но, увы, это оказалось именно так. Более того, она едва не застрелила меня, помните? А ведь мы жили с ней в одном дворе, ходили в одну школу… Между нами был даже роман… – Я замолчал и изрек одну из непреложных истин: – Люди меняются, шеф. И часто меняются не в лучшую сторону.
– И почему же, по-твоему, они меняются?
– По воле обстоятельств, которые не могут изменить.
– Да, люди меняются, – повторил за мной шеф, задумавшись. – А эта лаборантка, как ее, Зоя?.. Она не могла убить?
– Только по дикой глупости, – покачал я головой. – Она была влюблена в Рудольфа Фокина как кошка! Боготворила его… Появление на горизонте официальной невесты Рудольфа Михайловича по имени Светлана могло ее подтолкнуть к совершению преступления. Но не в отношении Фокина. Здесь у нее не было мотива. Скорее она выследила бы эту Светку и плеснула бы ей в лицо кислотой. Зачем ей убивать предмет своей неземной любви?
– Наверное, ты прав, – согласился со мной шеф. – Ну а этот Базизян?
– Ну, шеф, он ни при чем, – ответил я с твердым убеждением. – Фокин был его лучшим сотрудником, практически один вел это направление, и потеря его – удар по всему отделу. Они будут отброшены на несколько месяцев назад. У него не было никакого резона травить Фокина.
– И больше на роль отравителя никто не подходит? – досадливо спросил шеф.
– Пока никого не вижу, – ответил я.
– А что, возможно расширение круга подозреваемых? – поинтересовался он с долей сарказма в голосе.
– Так точно, – по-военному ответил я. – Есть кое-какие мысли. Я допущен к завтрашнему участию в опытах над людьми, где у испытуемых будут отключать часть мозга, отвечающую за зло. Они называют это тестированием.
– Что, вместе со Степой? – удивился шеф.
– Вместе со Степой, – подтвердил я. – Чую, у нас будут уникальные кадры.
– Молодец, растешь. Как тебе это удалось? – уважительно посмотрел на меня шеф.
– Я понравился начальнику отдела исследований мозга профессору Базизяну, – не без гордости проговорил я.
– Интересно, чем же это? – искренне удивился Гаврила Спиридонович.
Я посмотрел на него, как смотрят взрослые на детей, и ответил с оттенком снисхождения:
– Аналитическим мышлением и компетентностью, конечно. А вы что, шеф, удивлены?
– Ну, как тебе сказать, чтобы… – начал было шеф, но я его перебил следующей фразой:
– А вот я ничуть не удивлен…
Со стороны тестирование выглядело презабавной штукой.
В просторной комнате, отгороженной от нас большим стеклом, стояло всего одно кресло, на котором за большим столом сидел испытуемый. На него надели наушники и подключили столько проводков, что он стал похож на робота или инопланетянина, являющегося биологическим существом лишь наполовину. А большущие черные очки, скрывавшие половину лица, придавали еще схожесть с насекомым из отряда двукрылых, мухи или овода.
Проводки, идущие к его затылку, заканчивались один за правым ухом, другой возле темени, а четыре остальных, что были устроены со стороны лица, крепились в лобной части. А начинались все они в приборе, верхняя часть которого походила на плоский компьютерный монитор, а в нижней были многочисленные кнопочки. Частью прибора являлся осциллограф с никелированными рукоятками, а также имелся детектор лжи – полиграф, очевидно, новейшей и сильно усовершенствованной модели или собственного (институтского) изготовления. Нижняя часть прибора смахивала на пульт звукооператора с рычажками, клавишами и двумя небольшими экранами, светящимися зеленоватым светом.