— Значит, приучи не звонить в нерабочее время. Твоя работа с девяти до шести.
— Тогда я уже на работе.
Когда она была в прихожей, догнал голос Густава:
— Фрида… я тебя люблю.
На работу не нужно, но она понимала, что стоит уйти и как можно скорее, хотя бы для того, чтобы продемонстрировать свою значимость.
Отъехав подальше от дома, остановилась, долго сидела, пытаясь понять, как относиться к сегодняшнему его откровению. Сексуальная игрушка? Это оскорбительно и… возбуждающе одновременно. Что и говорить, он умел и возбуждать, и доставлять удовольствие. Фрида отдавала себе отчет, что тоже жаждет Густава, сегодняшняя выходка с последним минетом показала, насколько она зависима. Густав это понял и теперь будет пользоваться.
Фрида вдруг поймала себя на том, что в ней борются два желания — бежать от него сломя голову и… вернуться, чтобы прямо сейчас пережить безумство снова. Зависима? Ну и пусть! Да, она будет просить, готова делать это, такая зависимость возбуждает еще сильнее. Язык облизал губы, внутри все сжалось от желания почувствовать во рту, в себе его плоть.
— Господи, да что же это творится?!
Дрожащие руки сжимали руль, словно боясь выпустить. Наверное, вот так же готовы на все наркоманы, только бы получить заветную дозу. Для Фриды наркотиком стал не просто секс, а тот, что у них с Густавом — с болью, с унижением, на грани. Она вдруг осознала, что и от унижения тоже получает удовольствие. Раньше только от беспомощности, от ожидания боли, от самой боли, а теперь от всего. Понимание, что он может выставить ее голой на крыльце, ничуть не умаляло достоинств самого Густава в глазах Фриды и жажды испытать оргазм с ним снова и снова не уменьшало.
Да что с ней такое?!
Разобраться бы, поговорить с кем-то отстраненным, чтобы прекратить это безумное подчинение… Но Фрида поймала себя на том, что прекращать вовсе не хочется. Да и разбираться тоже. Спокойно констатировала, что готова рядом с ним на все, готова быть той самой игрушкой, что получает удовольствия не меньше, чем сам Густав. Готова переступить грань. Пусть делает с ней все, что хочет, она вытерпит любую боль, любое унижение, только чтобы снова быть в его руках.
Мало того, сама боль желанна, без нее секс уже неинтересен, либо сначала боль, потом секс, либо вместе.
Она сидела и вспоминала, как все начиналось. Густав скрывал лицо под маской, пока не приучил ее к тому, что удовольствие и боль неразделимы. Теперь приучал, что неразделимы удовольствие и унижение, что ловить кайф можно не только от флоггера или зажимов на сосках, но и от положения рабыни, когда ты полуголая, а в двух шагах сосед, который может увидеть, но нарушить приказ нельзя и приходится стоять, дрожа от мысли, что сосед увидит.
Если бы кто-то еще пару месяцев назад до похода в подпольный клуб садомазо и знакомства с Густавом сказал ей, что одно обещание превратить ее в сексуальную игрушку может возбуждать, рассмеялась в лицо. Фрида всегда была независимой и гордилась этим, почему же теперь она жаждет стать послушной рабыней? Чем околдовал ее Густав, какие неведомые ей самой силы и желания разбудил? Что еще кроется в ее душе, от чего можно сойти с ума?
Фрида чувствовала себя беспомощной… перед собственными желаниями, доселе ей неведомыми и просто разнузданными. Желать мужчину вот так, как она желала сегодня — до того, чтобы просить разрешение прикоснуться, взять в рот его член? Это ли не сумасшествие? Но Фрида понимала, что, если вечером снова придется вымаливать, она будет это делать. И чем дальше, тем сложнее от этой зависимости избавиться, даже перестать о ней думать невозможно.
Немного успокоиться помогла мысль, что, если и впрямь отделить работу от секса, все будет в порядке. В офисе она толковый руководитель, а за порогом его дома пусть будет сексуальной игрушкой. Так лучше для обоих.
— Да, я сексуальная игрушка, которую можно брать где угодно, хоть в духовке!
От воспоминания о духовке и несостоявшемся пироге стало смешно. Фрида расслабилась, глубоко вздохнула и смогла наконец двинуться дальше.
До вечера она старалась о своей новой роли не думать, решив непременно обсудить с Густавом положение вещей. Она согласна на все, но только в определенное время и не в ущерб работе. Ей нужна работа, оставаться только резиновой куклой не готова. Густав должен понять это. Обязательно поймет.
За день она с десяток раз внимательно оглядывала себя в зеркале и бессчетное количество просто косила глаза, пытаясь понять, выглядит ли как сексуальная игрушка. Наверное, выглядела, потому что ни один мужчина не пропустил, развивая косоглазие. Ей вежливо уступали дорогу, оглядывались и даже попытались познакомиться. Какой-то горячий южанин всучил визитку, умоляя позвонить.
Визитку она выбросила в ближайшую урну, но для себя поняла, что, согласившись с ролью сексуальной игрушки всего для одного мужчины и на определенное время, вмиг стала притягательна остальным. Чудеса!..
Чудес не было: женщин, получающих удовольствие от минета, мужчины нюхом чуют, интуитивно выделяют из толпы и предпочтут любым холодным красавицам, даже если сама любительница минета красотой не блещет.
Четко разделить работу и игры оказалось трудно, весь день мысли занимал секс, а вот к вечеру напротив — работа.
Просто Фрида наконец узнала об исчезновении Петры и треволнениях друзей. Минет с Густавом отодвинулся на второй план, никуда не денется, тем более, он позвонил и сообщил, что будет дома в шесть, приказал не опаздывать. Тогда и поговорят, она скажет, что готова быть чем угодно, но только когда это не мешает остальной жизни. И голышом посреди дома в присутствии соседей стоять не будет. Их отношения это их отношения, то, что она сексуальная игрушка, должен знать только он.
И все-таки, достав из холодильника в офисе банан, воровато огляделась, словно ее мог кто-то увидеть, и принялась вылизывать, тренируя язык.
Но и дело не забыто, это не ее собственная работа, но дела друзей.
Позвонила Вангеру, расспросила о Петре, предложила поговорить с Флинтом.
— Даг, это не ради выкупа. Сколько дней ее нет?
— Два, третий.
— Бритт не ночевала дома по неделе, правда, я знала, что она жива. Может, у Петры просто что-то с телефоном?
Говорила и сама не верила в то, что говорит. Однажды так пропала Линн, оказавшись у банды Торстейна. Если бы не собственная находчивость и самообладание девушки, ее труп не скоро выловили в заливе. Тех, кто видел подвал и пытки, в живых не оставляли. Вернее, таких просто не существовало: пытки не оставляли шансов выжить.
Очень не хотелось думать, что и Петра куда-то вот так влипла. Петра не Линн, она бить бандиту ногой в ухо не станет и удирать с риском для жизни тоже.
Фрида взялась за телефон и обзвонила всех, кто мог хоть что-то знать о Петре и ее последних друзьях. Оказалось, что все уже осведомлены, по цепочке передал Ларс. Но никто ничего не знал и не слышал даже намека.