Флинт звонку Кевина Эка удивился, но решил, что это Ларс пытается выманить его для разговора, и встретиться согласился. Столы летней террасы Мосебаке и пивные кружки вполне подходили для беседы Кевина с Флинтом.
Но Кевин пришел не один, с ним был нынешний приятель Петер Хорн. Парни одеты свободно, поскольку не на службе. Ларса не видно…
Эк не стал ходить вокруг да около, ринулся прямо в бой, вернее, спокойно сообщил Флинту, что тот не будет чинить никаких препятствий отъезду Петры с Юханссоном ни сейчас, ни в будущем. Флинт удивленно приподнял бровь, намереваясь ответить, что если Ларс Юханссон намерен опекать Петру (хотя сам он не понимал, зачем это Юханссону, не относиться же всерьез к желанию Петры стать настоящей его племянницей), то стоило бы прийти самому и в более удобное место. А уж ультиматум предъявлять…
Он сказал Кевину нечто подобное, правда, смягчив выражения, и встал, намереваясь покинуть место встречи. Выслушивать требования, передаваемые какими-то мальчишками? Увольте.
Кевин усмехнулся:
— Сядьте. Ларс ничего не знает о нашей беседе, а вам, я полагаю, не стоит быть столь несговорчивым.
С этими словами он положил на стол фотографию, от которой у Флинта волосы встали дыбом. Нет, ничего особенного, но на снимке была его пассия, раскрытия связи с которой он боялся до смерти. Вернее, боялся того, что о продолжении этой связи станет известно ее ревнивому супругу-югославу, обещавшему в следующий раз не катер разбить и не физиономию самому Флинту, а настрогать его достоинство тонкими ломтиками и заставить самого же сожрать с гарниром.
— Откуда она у вас?! Это же шантаж!
— В чем шантаж? Я просто показал вам фотографию красивой молодой женщины, взятую, кстати, из Интернета. Мы сидим далеко от камер, о чем беседуем, не знает никто. Да если бы нас и подслушивали? Я не сказал ничего незаконного и ничего не сделал.
— Чего вы хотите?
— Я уже сказал: не стоит мешать Петре восстанавливать силы там, где ей лучше. Ни сейчас, ни позже.
— Но я должен знать, где она находится!
— Зачем?
— Я отец! — Флинт все еще оставался бледным, но теперь по лицу пошли красные пятна.
— Она совершеннолетняя.
— Но Петра не в себе, я оформлю опекунство.
— Но пока не оформили…
— Я все равно узнаю, где она, — упрямо возразил Флинт, разворачиваясь, чтобы уйти.
— Не советую, — внушительно напутствовал его Кевин. — Мрадо злопамятен и связи даже со своей бывшей не простит.
Андреас только махнул рукой.
Потягивая пиво, Петер восхищенно покачал головой:
— Ну ты и даешь!
— Учись. Петер, поехали домой, у нас пива полный холодильник и очень хочется расслабиться, сбросив с себя все эти тряпки…
Парень чуть смущенно кивнул: он еще не привык к своей роли не только ученика «опытного» следователя Эка, но и к несколько иному положению при нем. Глаза блестели восхищенно…
Ларс и Линн увезли Петру на берег красивого озера. Пришлось использовать сначала частный самолет до Женевы, а потом вертолет.
Девушка держалась дичком, но у озера ей очень понравилось. Понятно, что оттаивать будет долго. Заботу о девушке на себя взяла Мона, все же у нее огромный опыт работы с Жаклин.
Мона же немного погодя, воспользовавшись тем, что они с Линн остались на минуту одни — отправились за молочными продуктами к доброй фермерше, поинтересовалась:
— Линн, на кого похожа Петра?
Та вздохнула, но посмотрела в глаза Моне прямо:
— На мать и отца. На Жаклин и Торстейна.
— Ты догадалась? Главное, чтобы не догадался Свен, — вздохнула Линн.
Мона вздохнула тоже:
— Думаю, он все понял. Но Свен так крепко вдолбил себе в голову, что Петра его дочь, что отказаться от этой мысли не сможет. Он Юханссон по духу, а у них так все перепутано… Как-нибудь расскажу тебе некоторые секреты. Даже Ларс многого не знает. — Она чуть помолчала и добавила: — Свен не мог бы не заметить сходства Петры с Торстейном. Ты Торстейна видела мало, а он не раз. И Флинт все понимал.
— Тогда почему Ларс не понял?
— Ларс Петру до недавнего времени в глаза не видел, просто знал, что Жаклин родила дочь, которая умерла младенцем. Думаю, ее от Торстейнов и убрали, когда схожесть слишком в глаза бросаться стала. Петра самим своим существованием многих обрекла на необходимость скрываться. Думаешь, Торстейну было легко знать, что дочь рядом, а признаться в этом нельзя?
— Но как же Жаклин не узнала дочь, когда та появилась в квартире Адлера?
— Почему же не узнала? Жаклин ведь днем сидела в закрытом помещении, а вечером, думаю, пришел Торстейн с разоблачением. Мы не узнаем, что там произошло, пока Петра не пожелает рассказать. Она кого-то выгораживает еще с момента убийства Адлера, возможно, его самого. Но Петру расспрашивать пока нельзя, может совсем потерять рассудок, бедная девочка слишком много пережила.
— Получается, в квартире у Адлера встретились мать, отец и дочь?
— Думаю, да. Не понимаю, как этого не видят наши умники-разумники. Торстейн просто хотел, чтобы все после Жаклин осталось Петре. Знаешь, никому об этом не говорила, даже Ларсу и Свену, а тебе скажу. Торстейн Жаклин с острова увез, чтобы ей дочь показать. Договорились, что увидит дочь, напишет завещание на нее, и больше не будет пить кровь, умрет. Но, видно, получилось иначе: вмешался Адлер, и Торстейн снова помог Жаклин бежать, но он не мог больше обеспечивать ее кровью, потому и вернул в замок к Ларсу.
— Ларс знал об этом?
— Нет, и не знает. Ни к чему ему. На Ларса и без того слишком большая нагрузка легла — столько лет Жаклин от всех прятать и ее болезнь скрывать. А теперь вот Петра…
— Почему же Жаклин написала завещание на меня, а не на Петру?
— Не знаю, но думаю, что не знала, что Петра выжила. Свен ей наверняка сказал иное. Мстил за многолетний обман.
Линн вздохнула:
— Тогда Петра права, требуя от меня свое.
Они уже приехали на соседнюю ферму, купили продукты и возвращались обратно, когда Мона снова завела трудный разговор:
— Торстейн не такой ужасный. Он обещал Жаклин вырастить дочь, та жила только этим: вот вырастет дочь, тогда перестану цепляться за жизнь.
— Ты об этом кричала тогда в замке, обвиняя Ларса в глупости?
— Да. И в отчаянье была потому, что понимала: меня не взяли с собой из замка только потому, что жизнь Жаклин подошла к концу. Вот увидит взрослую Петру…
— Господи, какой кошмар! Столько жизней загублено, и все из-за нелепой тайны.
— Недоверие погубило не одну жизнь, Линн. Петра не виновата, но она камень преткновения стольких…