Самое главное, чтобы Гровер думал, будто я дома и не намерена возвращаться. Более того, я усложню ситуацию еще сильнее и отцу буду писать так, словно мы по-прежнему находимся в Акроне. Ему лучше ни о чем не знать. Если ты возьмешься отправлять папины письма и при этом станешь указывать на конвертах мой нынешний адрес, я буду твоей вечной должницей. Прости, что обременяю тебя. Я действительно планировала приехать домой, но недостаточно хорошо подготовилась и была вынуждена изменить планы в последний момент.
Я пытаюсь обустроить для нас с Родди новую жизнь на новом месте. Какое-то время я буду зваться миссис Роуз Вуд. Сейчас мне важно сохранять инкогнито. «Да, видно, тот, кто начал лгать, не обойдется ложью малой…» [10]
Здесь очень интересно. Я занимаюсь бумажной работой в штабе Конгрессионального Союза за женское равноправие. Родди ходит в первый класс и понемногу привыкает к переменам в жизни. С волнением и страхом мы следим за событиями во Франции, куда в первых рядах отправились оба моих необузданных брата, опасавшихся пропустить самое интересное.
Как все изменилось за последние месяцы! Англия воюет, а мы превратились в беглецов. Тем не менее я не испытываю сожалений. «Титаник» научил меня, что человеческая жизнь бесценна, и в ней нужно радоваться, а не сносить муки.
Береги себя в эти неспокойные времена.
С любовью,
Селеста (она же миссис Роуз Вуд)
Мэй сидела на скамейке в парке, перечитывала письмо и качала головой. Кто бы мог подумать, что Селеста решится на такое! Как вообще она впуталась в эти безумные интриги? Ее муж сядет на первый же пароход и потребует возвращения беглянки. А что будет с бедным каноником, когда он обо всем узнает? Разве сможет она, Мэй, обманывать старика?.. Должна и сможет, покуда ее подруге угрожает опасность. Селесте она обязана жизнью.
В Личфилде кипела работа: горожане занимались размещением бельгийских беженцев и расклеивали плакаты, предупреждавшие о шпионах. На железной дороге выставили вооруженную охрану, через город постоянно шли войска. Грузовики и фургоны ползли нескончаемой вереницей, из-за этого невозможно было даже пересечь улицу. Мир сошел с ума. Селвин проходил армейскую подготовку, а его брата Бертрама уже отправили воевать за море.
Мэй катила коляску вверх по холму, направляясь к собору. Там, в тишине, хорошо просто посидеть и привести мысли в порядок. Собор повидал немало войн и выстоял в трудные времена, что подтверждали истрепанные боевые знамена, свисающие с потолка в боковых приделах.
В приделе Богоматери Мэй задержалась у торцевой стены, возле мраморной скульптуры «Спящие дети». Сестер Робинсон похоронили вместе. У Элизы Джейн загорелась ночная рубашка, и она погибла от ожогов, а Марианна умерла вскоре после нее от воспаления легких. Должно быть, родители горевали по дочерям так же сильно, как Мэй горевала по Элен. Столь ужасная смерть, и столь прекрасное отображение… Жаль, что Мэй не может прийти к могилам мужа и дочери, чтобы оплакать их. Никто не живет беззаботно, трудности есть у всех, теперь – и у Селесты. Нельзя бросать человека в беде, особенно друга. Селеста была Мэй доброй подругой, поддерживала ее в тот момент, когда Мэй осталась на свете совсем одна. Она обязана отплатить Селесте тем же. Мэй поможет ей всем, чем сумеет.
– Не хочу! – упрямился Родди.
Селеста знала, что сын терпеть не может вечерние собрания по четвергам. Все мальчишки из его класса бегут домой, а потом играют в мяч или катаются на велосипедах по вашингтонским улицам, и только он должен одеваться в парадный костюмчик, причесываться и встречать гостей. Родди ненавидит исполнять роль швейцара, когда девушки – и все выше его ростом! – одна за одной входят в дом и здороваются у дверей гостиной.
– Добрый вечер, миссис Вуд, как поживаете? Добрый вечер, Родерик, – с улыбкой говорили они, приседая в коротком реверансе, и впархивали в комнату.
Нарядные платья, локоны, ароматы розовой воды и лаванды… Родди разливал чай по фарфоровым чашкам на резном подносе, обносил по кругу тарелку с сэндвичами и трехъярусную конфетницу с миниатюрными пирожными, которые полагалось есть при помощи десертных вилок.
Каждой гостье надлежало прочесть стихотворение, заученное наизусть. Селеста тихонько подсказывала, если девушка запиналась, а Родди аплодировал и изображал восторг.
– Зачем нам все это? – не раз спрашивал он мать.
– Я обучаю барышень манерам и произношению, учу их держаться, как подобает настоящим леди, и этим зарабатываю на жизнь, – отвечала Селеста.
– Но я-то почему обязан сидеть и смотреть на них?
– Потому что ты, Родди, – мой лучший помощник. Мы с тобой делаем общее дело, а кроме того, пока я занята уроками, за тобой все равно нужно присматривать.
– Это должен делать папа, – возражал Родди.
– Не папа, а отец. Я уже объясняла тебе, мы больше не живем с отцом и еще долго к нему не вернемся.
По правде говоря, Родди почти не помнил отцовского лица. Со времени их побега на юг минул почти год. Поначалу они жили в помещении, набитом другими женщинами, и спали на раскладушках, пока Селеста наконец не сняла небольшой домик на Ди-стрит за Капитолийским холмом, неподалеку от Восточного рынка. Родди пришлось отдать в бесплатную публичную школу – ближайшую к дому, откуда он возвращался в синяках, до тех пор пока приятельница Селесты не обучила его приемам самообороны, которыми сама пользовалась в стычках с блюстителями порядка во время суфражистских выступлений.
Они нередко посещали митинги в защиту прав женщин, однако Селеста всегда держалась в задних рядах и сразу растворялась в толпе, если собрание становилось чересчур бурным или появлялись репортеры с фотоаппаратами.
Родди любил гулять по Моллу и стоять перед воротами Белого дома, толкаясь локтями с другими ребятишками. Пока матери шумно митинговали, дети гоняли мячик или тайком исследовали окрестности. Однако четверги были для него сущим наказанием, хоть и давали Селесте дополнительный доход. Она «облагораживала» молоденьких девушек, учила их выглядеть истинными леди, а не задиристыми чирикающими воробьями, в которых они превращались, спрыгивая с крыльца после двух часов утомительных занятий.
Идея организовать такой класс возникла у Селесты в ходе общения со знакомыми из Епископальной церкви Святого Иоанна, службы в которой иногда посещал Президент с семьей. Молодые жены высокопоставленных чиновников по вечерам брали у Селесты уроки этикета: как правильно сервировать стол, управляться с ножами и вилками, обращаться к тем или иным гостям. Другие совершенствовали дикцию, желая иметь такое же произношение, как у нее. Людям нравилась английская манера речи, неторопливая и сдержанная. Любой, кто приходил, желал иметь вид утонченного человека.
Селеста мучилась сомнениями, вправе ли была лишать сына нормальной семейной жизни. Ко всему прочему, теперь они бедны. Получив деньги, она пересчитывала их и каждый раз откладывала несколько долларов в особую жестяную банку с надписью «На возвращение домой».