Они прошли все покои и вышли во внутренний двор. Теперь стала видна часть здания, выходившего в парк странным вогнутым полукуполом — с лестницей, фонтаном и огромной каменной кедровой шишкой на постаменте в виде вазы — символом папской власти. На лестнице в простых глиняных горшках росли подстриженные шарами кустарники, шишку охраняли с двух сторон два каменных элегантных павлина, а внизу, у подножия, на простом постаменте из узких плоских камней, на черной плите с египетскими иероглифами, лежал, сложив крест-накрест передние лапы, прелестный, веселый и добродушный ватиканский лев.
Татьяна Николаевна не удержалась, выбрала момент, когда вокруг не было туристов, обняла льва за бородатую шею, погладила его круглые ушки и поцеловала в горячую от солнца египетскую мордочку.
— Какой ты милый! — сказала она. — И вовсе не древний!
Рот каменного льва был приоткрыт в улыбке, и Татьяне Николаевне показалось даже, что от ее ласки лев задышал, зафыркал и засопел благодарно, будто домашний любимец пес, когда его чешут и гладят под мордочкой и под брюшком. И если бы не подошла новая группа туристов, лев, без сомнения, перевернулся бы на своем каменном постаменте на бок, потом на спину, завилял сильным хвостом и задрал все четыре лапы, всем своим видом показывая: «Несите меня куда хотите, я целиком в вашей власти!» У этого льва был совсем не такой злобный характер, как у двух черных близнецов у подножия лестницы Микеланджело.
Татьяна Николаевна оглянулась, поискала глазами Цезаря. Тот стоял в стороне, но неотрывно смотрел на мраморную скульптуру. Грусть, сожаление и в то же время победный блеск отражались в его взгляде.
— Этот лев видел Клеопатру, — сказал он.
— Копия? — хотела спросить у него Татьяна Николаевна, но не спросила. Пальцем она провела по краю черной плиты. — Иероглифы… Что они означают?
— Кто его знает? Никогда не мог понять этот варварский язык! — ответил Цезарь.
— Я еще со школьных времен помню, что, наоборот, египтяне считали варварами римлян, — робко возразила она.
— Что понимать под варварством?! Если пять человек в государстве пользуются рукописями Александрийской библиотеки, а остальные верят, что их царица прямой потомок богини Изиды и толпами идут на войну, как закланный скот, — означает ли это расцвет цивилизации? С другой стороны, если народом правит сенат, но чернь когда угодно может вынестись на улицы, орать что взбредет в голову и устраивать погромы — означает ли это победу демократии?
Татьяна Николаевна ничего не могла ему ответить, она мало что понимала в государственном устройстве. На улице стояла жара, люди толпами перемещались из разных мест к одной точке. Что там находилось — не видно было со стороны.
— Пойдем попьем ватиканской водички, — пригласил ее Цезарь. С видом по меньшей мере посланника иностранного государства он проводил Татьяну Николаевну в самую гущу толпы.
— Это папский фонтан. Говорят, здесь самая святая вода во всем мире.
Никогда раньше Татьяна Николаевна не видела такого странного фонтана: в мраморной ванне, ну точь-в-точь такой же формы и размера, как детская, в которой она когда-то купала дочку, — был установлен каменный постамент, а на нем находилась еще одна такая же ванночка, но поменьше, закрытая крышечкой с набалдашником, который венчал каменный шарик. По бокам крышечки вылеплены то ли бантики, то ли листочки. Еще была прикреплена табличка с высеченной надписью на латыни. Что находилось в маленькой ванночке, никто не видел из-за крышки; большая же ванна оказалась пуста, но по бокам ее были установлены четыре маленьких металлических краника в виде мордочек непонятных животных, и из них тонкими струйками в невысокий каменный бассейн стекала вода. Туристы подходили, подставляли пластиковые бутылки, набирали воду и пили. Некоторые просто зачерпывали воду руками, брызгали себе на головы, поливали этой водой детишек. Многие собирались везти ее домой. Цезарь намочил под краном носовой платок и отер им лицо. Татьяна Николаевна с удовольствием напилась из пригоршни, умылась и даже побрызгала себе на волосы.
— Ритуал окончен! — весело сказала она. — Теперь пойдем в собор Святого Петра.
— На что он тебе? — спросил Цезарь. — Всего лишь самое монументальное в мире культовое сооружение. Торжественное, как слон. Я думал, мы посидим где-нибудь в тенечке…
Татьяне Николаевне стало неловко. Он ведь привел ее показать только льва, а она, можно сказать, завладела им полностью.
— Ты не сердись на меня, — попросила она чуть ли не виновато. — Я до недавнего времени и представить себе не могла, что буду когда-нибудь в таком месте! — Они присели на скамейку во внутреннем дворике перед папским дворцом. Лев на постаменте оттуда был им хорошо виден.
— Ты что же, не любишь путешествовать?
— Люблю. Просто возможности не было.
— А теперь появилась? Богатое наследство?
— Что-то вроде того. Я продала свою комнату.
— Дом?
— Не дом. Только комнату. У меня осталась комната в квартире, в которой я раньше жила, и я ее продала.
— И на эти деньги поехала в Рим? — Цезарь недоумевал.
— Сделала еще кое-какие дела. — Она с гордостью вспомнила одинаковые гранитные памятники на кладбище.
— Так у тебя больше нет дома?
— Нет.
— И ты поехала в Рим!
— Ну да.
— Я тебя уважаю! — сказал Цезарь и пожал Татьяне Николаевне руку. — Никто из моих знакомых так бы не сделал!
— Раньше я тоже так бы не сделала… — Она не боялась, что разочарует его. Он напомнил ей об истинном положении дел, и она на него чуть ли не рассердилась. Дни таяли с космической скоростью. Фактически завтрашний день оставался последним, а потом группа должна была улетать в Москву.
— Пойдем в собор! — Татьяна Николаевна усмехнулась. Собор Святого Петра накануне смерти — что может быть символичнее! Она попыталась польстить Цезарю: — Наверняка ты знаешь гораздо больше того, что рассказывают экскурсоводы. Мне хочется тебя слушать…
Но христианский храм не был интересен Цезарю.
— Он мне не нравится. В нем мало живого.
— Как так?
— Не могу тебе передать свое ощущение. Когда стоишь на Форуме — дышит каждый камень. Между остатками колонн бродят бестелесные тени, в перестроенной курии заседает давно исчезнувший сенат, по Священной дороге катятся призрачные телеги, рабы несут чьи-то носилки. На Форуме — жизнь, в этом соборе — смерть.
Конец этого разговора происходил уже между огромными колоннами, составляющими галерею фасада. Очередь из туристов мелкими шажками гуськом продвигалась вдоль стен, чтобы добраться до входа, ограниченного мощными турникетами, как в метро. Татьяна Николаевна выглянула на улицу. Площадь огромных размеров простиралась перед ней. В центре ее возвышался обелиск, увенчанный католическим крестом, по сторонам невысоко вздымали столпы воды два римских фонтана. Группы людей в современных одеждах вялыми кучками передвигались по площади. И как ни удивительно, но эта огромная, залитая солнцем площадь теперь, после его слов, действительно показалась Татьяне Николаевне до странности пустой. Лишь двое стражников-швейцарцев, в средневековой черно-оранжевой форме и бархатных беретах, от которых за версту несло мефистофельщиной, вежливо разговаривали у боковых ворот с какой-то посетительницей. Татьяна Николаевна посмотрела на каменную мостовую, на четыре ряда колонн знаменитой колоннады собора, зловеще раскинувшей крылья, подняла голову и тут тоже уткнулась взглядом в своды — кругом один камень, огромный бездушный камень. Ей стало жутко.