«Надо было отправить ее в Малоярославец», – запоздало раскаивался Шурик в своей бесхарактерности и неспособности управлять домашними событиями. Но теперь деваться было некуда. Шурик готовил себя к испытанию.
Гостей собралось даже больше, чем предполагалось. В виде сюрприза явились Алла с Катей. Кажется, у Аллочки была тайная мысль случайно встретиться с Женей: она не теряла надежды на его возвращение. Впрочем, это не мешало ей время от времени пользоваться Шуриковой разнообразной поддержкой…
Толстенькая неуклюжая Катя с выпавшими верхними зубами остро напомнила Вере о Марии. Вера усадила девочку рядом с собой. Девочка была милая, но сравнения с Марией не выдерживала: ни лучезарной Марииной радости, ни яркой прелести в ней не было – одно только пухленькое мясо. По другую руку от Веры сидел Шурик. Возле Шурика – Светлана в белой блузке со смиренно-хищным видом.
Вера давно уже, с самого отъезда Лены и Марии, лелеяла мысль о женитьбе Шурика. Она бы не возражала против Светланы: девушка, конечно, своеобразная, но сдержанная, воспитанная, рукодельница. И Шурика любит.
Родили бы девочку… Марию, разумеется, никто не заменит, но было бы рядом милое существо… Странно, что всякий раз, когда Вера заговаривала об этом с Шуриком, он обнимал ее, целовал в макушку и шептал на ухо:
– Веруся! И не думай! Я бы женился только на тебе. Но второй такой нет!
Стол гипнотизировал. Еда блестела, как покрытая лаком, и имела слегка бутафорский вид. На длинной вазе, угрожающе приподняв голову, лежал небольшой осетр. Металлическим оружейным блеском отливали перепелки из магазина «Дары природы». Пучились круглые клумбы салатов, четыре немигающих глазка икорниц – два красных и два черных – уставились на гостей. И прочая, и прочая… Расселись в молчании и замерли в неподвижности. Одна только Ирина Владимировна эпилептически билась над столом, что-то подправляя и завершая. Наконец замерла и она. Тогда, чутьем кавказца отметив затянувшуюся паузу, встал сосед Арик с рюмкой в руке и провозгласил:
– Так нальем же бокалы!
Мужчин в застолье было двое – Арик и сам именинник.
– Шампанское! Шампанское! – заголосила Ирина Владимировна, потому что ей показалось, что кто-то взялся не за ту бутылку. Шампанское разлили по высоким рюмкам. Робко ткнули ложки в круглые бока салатов – разорять совершенство…
Арик стоял мягкий, как плюшевый медведь, и квадратный, как КамАЗ, с хлипкой рюмочкой в руке, поросшей густым волосом до самых пальцев.
– Дорогие товарищи! – возгласил он дьяконским голосом. – Поднимем наши рюмки за нашего дорогого Шурика, который достиг сегодня своего тридцатилетия…
Шурик переглянулся с матерью, это был целый бессловесный разговор: надо потерпеть… кто же виноват… вечная история, всегда у нас так получается… а как хорошо было бы провести вечер вдвоем… прости, мамочка, что я такой идиот и поддался на провокацию Ирины Владимировны… да что ты, дорогой, это я виновата, я сама должна была все это остановить… делать нечего, надо перетерпеть… и кто позвал этого Арика… это получилось случайно, совершенно случайно… Прости, пожалуйста…
Арик говорил долго и невпопад, начав от Шурика и окончив построением светлого будущего… Это была какая-то богом проклятая квартира: сначала в ней жил еврейский большевик, храбрый Мармелад, теперь поселился армянский…
Наконец чокнулись, сели и принялись жевать.
Все старались: Катя – вести себя хорошо, не ронять кусочков и не греметь вилкой, Шурик – чтобы всем было удобно и тарелки не пустели, Светлана – занимать свое место возле Шурика так выразительно, чтобы близость их отношений видна была всем. И белая блузка тоже была неслучайно надета: белое освежает, конечно, но и освещает, и намекает… Вера положила салфетку на колени и старалась не испачкать едой новое платье. Впрочем, она и не ела…
– Тебе чего-нибудь положить? – тихо спросил Шурик, склонившись к матери.
– Упаси Господи. Меня тошнит от одного вида еды, – нежно улыбнулась Веруся.
– Ну, это ты уж слишком. Вообще-то все очень вкусно. Может, немного салата? – Шурик потянулся к вазе.
– Ни за что, – шепнула Вера и улыбнулась самой артистической из своих улыбок – подбородок вниз, глаза вверх…
Ирина Владимировна чувствовала себя вполне счастливой: впервые в жизни ей удалось полностью себя реализовать. Она сделала все, что умела, и все, о чем мечтала в голодные и полуголодные годы: фаршированного капустой гуся, как делала ее бабушка, и пирог на четыре угла, и тельное. И все получилось на славу… К тому же сегодня она собиралась съесть бутерброд с черной икрой, которую в детстве попробовать не успела по малолетству, а в более поздние годы волшебного этого продукта в глаза не видела…
Гости счастливыми себя не чувствовали, а, напротив, по разным причинам испытывали недовольство – в особенности две пожизненные подруги Веры Александровны, Кира и Нила. Они были в свежей ссоре, и каждая из них была уверена, что не встретит на торжестве другую. Но мало того что Вера, прекрасно зная о ссоре, пригласила обеих, она еще имела бестактность посадить их рядом за столом, и теперь они сидели, глядя в разные стороны, лишившись и дара речи, и аппетита.
Арик и Зира, армянские соседи, тоже были в свежей ссоре, случившейся прямо перед выходом: Зира надела свой лучший наряд, Арик, критически оглядев жену, сказал, что ей место в таком платье на ереванском базаре. Зира заплакала, сняла платье и отказалась идти. Арику пришлось долго ее уговаривать и утешать, и он знал, что ему долго еще придется рассчитываться за неосторожное замечание. Аллочка была разочарована отсутствием Жени. Из трех пришедших «студийных» девочек одна была влюблена в Шурика с пятого класса, а теперь уже училась в институте. Сидя напротив Шурика, она свежо переживала безответную любовь. Вторая, пятнадцатилетняя, нисколько в Шурика влюблена не была. Напротив, влюблена она была в Веру Александровну и ревновала ее ко всему белому свету. Третья из ранних учениц Веры Александровны озабочена была отсутствием положенного женского недомогания и ужасными возможными последствиями… Ее тошнило, и было ей не до еды.
Ирина Владимировна, пока находилась в предварительном возбуждении, чувствовала себя окрыленной, но, когда заметила явную диспропорцию между количеством наготовленного и возможностями едоков, ушла на кухню рыдать. С этого момента Шурик и Вера попеременно навещали ее на кухне, пытаясь остановить приступ безудержного плача.
Арик тем временем все более входил в раж, возносил к небу рюмки и провозглашал тосты: выпили за маму, за покойного папу, за бабушку и всех предков, за небо и за землю, за дружбу народов и еще раз за светлое будущее. Подруги Веры давились от смеха и на этой почве помирились.
Далее закуску сменили горячие блюда. Здесь пришлось вступить в действие Светлане, поскольку Ирина Владимировна вышла из строя и собралась с силами только к десерту, когда осовелые гости могли только слабо шевелить руками и языками, точно как в немом кино, показываемом в замедленном режиме. Гости съели пирожные, выпили чаю и стали тихо расползаться, придерживая животы. И тут Светлана обнаружила недостачу: исчез Шурик. Он вышел проводить Аллу с Катей, но шепнул об этом только матери. Светочку же он в известность не поставил – отчасти из-за того, что собирался посадить их в такси и сразу же вернуться, отчасти от полного расслабления и потери бдительности: за годы общения со Светочкой он прекрасно узнал, как опасно давать ей повод для переживаний…