– Пять глупых негритят судейство учинили…
Интересно, кто из команды пошел на такое? Бабкин не любил ничем не подкрепленных догадок, а потому ему не на кого было ставить.
– Один в тюрьму попал, и стало их четыре…
Капитана уважают все на борту. Муромцев грамотно подобрал команду. Единственным мизантропом среди них кажется кок, но толстяк Нафаня – последний, кого Бабкин решил бы подозревать. Не потому, что отказывал ему в ловкости и умении плавать. Но в распоряжении кока много других способов испортить отдых пассажирам.
– …шесть негритят у пчел решили меду взять…
И потом, глупость же. Мальчишество.
– …закусан был один, и их осталось пять.
«Мальчишество!» Он ухватился за это слово. Да, на такие поступки мог бы пойти обиженный подросток, а не взрослый человек.
«Антоша?»
Нет, веселый матрос слишком простоват для такого громоздкого плана.
Сергей вспомнил, что еще тревожило его. В подслушанном разговоре Козулина и Якова Семеновича упоминалось о двух смертях. Маша разузнала про одну. Жена капитана погибла, если только кок не соврал.
А еще одна?
«Когда вернусь на корабль, спрошу у боцмана прямо, что за дела, – решил Бабкин. – Надо было раньше это сделать».
– Последний негритенок не делал ничего! Когда же он женился, не стало никого!
Добубнив себе под нос конец песенки, Сергей спохватился, что купается слишком долго. Возможно, несчастный враг ждет его за соснами и уже иззяб на ветру, кляня водоплавающего туриста. «Ну, увлекся! – мысленно покаялся Бабкин, гребя к берегу. – Забыл про тебя. Иду, уже иду».
Он выбрался на берег, отыскал место между двумя далеко растущими соснами, куда пока беспрепятственно падало солнце, и распластался на прокаленном за день песке лицом вниз. На зубах захрустели песчинки. «Это тоже тебе в счет запишу», – пообещал Сергей, мысленно продолжая общаться с воображаемым противником. Перед глазами сразу встало лицо старпома. Да, определенно, это старпом. Просто методом исключения.
Или Темир Гиреев.
Или боцман.
Нет, все-таки доктор. Что он рассказывал о моряке и дьяволе? Намекал.
Волны всхлипывают у берега. Наверху в сосновой макушке суетится и напевает какая-то птичка, кусочки коры и сухие иголки с тихим шуршанием падают на песок. Как тепло и сонно… Когда это он успел так устать?
В окне оранжереи, собранном из маленьких кусочков стекла, солнце дробилось на сотни слепящих осколков. Розы пахли сладко, как мед.
– Разумеется, ты устал, – заметил Илюшин с тем снисходительным видом, который невыносимо бесил Бабкина в самом начале их знакомства. – Резкая смена обстановки. Психологическое истощение. Как-никак, у тебя была соматизированная депрессия!
Он отломил ярко-алый бутон и бросил Сергею. Бутон вдруг растекся на ладонях, протек сквозь пальцы и ушел в землю.
– Координация нарушена, – констатировал Макар. – Черт знает что! Ты когда последний раз ходил в спортзал?
– Я, знаешь, все как-то больше по моргам последнее время, – сообщил Бабкин.
– Это не то.
Макар задумчиво почесал нос знакомым жестом.
– Я вообще не понимаю, на что ты тратишь время своей жизни.
Сергей хотел ответить, что свою нынешнюю жизнь он тратит на то, чтобы вернуть жизнь прошлую. Но что-то в этой формулировке смутило его. Он чувствовал, что язва Илюшин, как пить дать, придерется и опять выставит его, Бабкина, дураком.
Макар отломил вторую розу и снова бросил ему. Второе красное пятно расплылось на земле.
– Хорош безобразничать! – потребовал Сергей.
– Ты не о том думаешь.
Третья роза разделила участь первых двух.
«Я даже во сне ему проигрываю», – отчетливо подумал Бабкин.
– Ты умер, – с горечью напомнил он. – Умер, сукин ты сын, а теперь приходишь сюда и издеваешься.
– Серега, соберись!
– А ты проваливай! – обозлился Бабкин. – К этому, как его… Хаврону!
Макар страдальчески закатил глаза.
– Харону, мой необразованный дикий друг, Ха-ро-ну!
– Да хоть Петру и Февронии!
Илюшин кивнул на красные следы от трех бутонов.
– Посмотри. Все три – мимо.
Бабкин сделал шаг к нему, почти уверенный, что Илюшин отступит назад. Макар остался стоять на месте, но Сергея сильно ударило в плечо. Еще шаг – еще удар. Что-то отбрасывало его назад, не давало двигаться.
– …Сережа!
Он дернулся и открыл глаза. Над ним склонилась белая как мел Маша.
– Машка! Что случилось?
– Господи, я чуть с ума не сошла… – выдохнула она. – Ничего не случилось!
Успокоившись, Маша рассказала, что ждала в своем укрытии, как они и договорились. Ей было хорошо видно, как он плавает вдоль берега, как выходит из воды… Но потом, когда Сергей лег, она потеряла его из виду. Двадцать минут спустя ее начала грызть тревога.
– Мы ведь договорились, что ты будешь то плавать, то загорать!
– Машка, прости идиота! Я уснул.
Вначале она так и предположила. Выждала полчаса, затем еще десять минут. И вдруг ее обожгла мысль, что она пропустила появление третьего человека на берегу. Он подкрался незамеченным к спящему Бабкину и…
– …и побежала сюда. А тут ты лежишь мордой в песке! Я думала, он тебя убил!
– Марья Ивановна, спокойствие! – строго призвал Бабкин. – Никто никого не убил.
– …толкаю тебя – а ты не просыпаешься! Я думала, будет храп стоять на все побережье, а ты лежишь тихо…
– Сон снился. – Бабкин с силой провел ладонью по лбу.
– Плохой?
Он покачал головой.
– Ладно, Маш, давай возвращаться. Где-то мы с тобой ошиблись. Или наш пакостник решил взять сегодня отгул.
– Что тебе приснилось?
Сергей поднялся и помог ей встать.
– Илюшин, – нехотя признался он, отряхивая живот от песка. – Во сне был такой же самодовольный сноб, как… – Он хотел сказать «как всегда», но осекся и закончил: – …как и в жизни. Убеждал меня, что я делаю что-то не то.
– Что именно делаешь?
– Нет, не делаю, а думаю, – поправился он. – Думаю не о том, вот как.
Про розы Бабкин умолчал. Он и сам сейчас, постепенно приходя в себя на свежем ветру, понимал, что это за символ, и счел лишним пугать жену.
– Бог с ним, со сном. Почему нападавший не появился – вот в чем вопрос!
Ветер донес до них крик.
– Что это?! – Маша схватила его за руку.