На улице дьякон был молчалив и хмур.
— Что это с вами? — спросила Марго. — Вы узнали про аспиранта Солнцева? Он действительно лежит в психушке?
— Да. Но сегодня мы с ним увидеться не сможем. Он наказан. Помещен на сутки в надзорную палату. Выпустят только завтра.
— Ясно. Вы договорились о посещении?
— Договорился. — Отец Андрей помолчал, затем посмотрел на Марго и сказал: — Нам с вами нельзя возвращаться домой. Нужно будет где-то переночевать.
— Тогда почему мы не остались у Северина? Квартира большая, жена у тещи. И сам он очень милый человек. Мне кажется, он был бы не против.
— Он хороший человек, но слишком любопытный. И абсолютно не умеет держать язык за зубами.
— Правда? — Марго покраснела. — По-моему, я рассказала ему больше, чем нужно.
— Да, я слышал.
— Но вы сами виноваты. Вы не должны были оставлять меня с ним одну.
— Я не думал, что вы так болтливы. Журналисты добывают информацию, но не делятся ею с каждым встречным. Так я считал до встречи с вами.
Брови Марго возмущенно взлетели вверх.
— По-вашему, я плохая журналистка? Замечательно! Я — дура набитая, а вы белый и пушистый. Ну и оставались бы с Севериным, раз такой умный, а я бы сама все разузнала про Солнцева. Я вас на кухню не посылала. Вы со мной даже не посоветовались!
— Я…
— Я-я! Только и знаете, что о себе. В какой-то миг мне показалось, что вы не такой, как другие. Что вы особенный. А вы… вы такой же болван, как мой бывший муж.
Марго отвернулась и надула губы. Дьякон выглядел слегка ошеломленным. С полминуты он молчал, затем смущенно произнес:
— Марго, я не хотел вас обидеть. Иногда меня заносит и я говорю не то, что нужно. Это все нервы. Вы меня… простите?
Марго изогнула губы в холодной усмешке и ответила:
— Я подумаю.
Проводив гостей, Северин остановился перед стеллажами с книгами. Сунув руки в карманы халата и сжимая в зубах потухшую трубку, он стоял и о чем-то размышлял. Взгляд Северина был устремлен на корешок одной из книг, на котором золотыми буквами было оттиснуто: Тихомиров А.В. «Ретроника и ошибки истории».
Северин протянул руку и снял книгу с полки. Откинул обложку и взглянул на фотографию автора. Со снимка на него смотрел пожилой седовласый человек с одутловатыми щеками и тяжелым подбородком. Взгляд небольших светлых глаз был спокоен и холодноват.
— Ну? И чего ты добился? — спросил Северин у фотографии. — Амбиции, азарт, страсть, нетерпение, желание славы и признания… А теперь ты лежишь в гробу и всем на тебя плевать. Когда уляжется шумиха вокруг убийства, все о тебе забудут. А раз так — грош цена всем твоим прозрениям и догадкам, старый дурак. Забвение, полное забвение — вот что тебя ждет. Впрочем, как и всех нас.
Северин вздохнул, закрыл книгу и швырнул ее в корзину для бумаг, стоявшую возле стола.
1919 год, октябрь
Старенькая телега, за которой из кустов наблюдали четыре пары настороженных глаз, одиноко тряслась по ухабам дороги, жалобно поскрипывая колесами. Плотный рыжебородый мужик шел рядом, держа лошадь под уздцы, второй — в каком-то странном зеленом картузе — сидел на телеге и сворачивал самокрутку.
— Хорошая телега, — сказал Пирогов. — Может, остановить их?
Алеша вздохнул:
— Опасно. Вдруг они махновцы?
Пирогов внимательно вгляделся в мужичков и покачал всклокоченной головой:
— Да нет, не похожи. Те все в черном, наглые и уверенные. А эти просто деревенские оборванцы. Как думаете, идальго? Выйти к ним?
— Можно и выйти, — равнодушно произнес артист. — Но риск, конечно, есть.
— А, будь что будет! — сказал Пирогов и раздвинул кусты рукой.
Мужики вскинули головы на шум.
— Здорово, мужики! — поприветствовал их Пирогов, шагая к телеге. — Далеко ли путь держите?
Мужики переглянулись.
— В деревню идем, — сказал рыжебородый.
Алеша, артист и Евгений Александрович вышли из кустов. Мужики смотрели на них, раскрыв рты.
— А вы кто ж такие будете? — спросил один из них, справившись с удивлением.
— Мы странствующие артисты, — ответил за всех Пирогов. — Даем представления в деревнях и городах.
Мужики снова переглянулись.
— Издалека странствуете? — поинтересовался, прищуриваясь, один.
— Издалека, — ответил ему Пирогов. — А как до вашей деревни, далеко?
— Верст пять будет. А что?
— Не подвезете нас?
Мужик в зеленом картузе обвел четверку угрюмым взглядом и с сомнением произнес:
— Уж больно вас много. Все не уместитесь.
— Всем и не надо, — сказал Пирогов. — У нас тут один ногу подвернул, его бы посадить. А мы рядышком пойдем.
Евгений Александрович, опираясь на сучковатую палку, выдвинулся вперед, виновато улыбнулся и сказал:
— Сам не знаю, как так вышло… — И грустно посмотрел на травмированную ногу.
— Так как, возьмете нас? — осведомился Пирогов.
— Отчего же не взять. Возьмем.
Пирогов и артист подвели страдальчески вздыхающего Миронова и помогли ему взобраться на подводу.
— Ну как, Евгений Александрович? — спросил Алеша. — Вам удобно?
— Вполне, — смиренно ответил бывший учитель.
— Может, вам дерюжку подстелить? — поинтересовался Зеленый Картуз.
— Нет-нет, друзья, все в порядке, — поспешно заверил его Миронов. — Прошу вас, не обращайте на меня внимания. Вы сделали все, что могли, чтобы облегчить мои страдания.
— Ну как знаете. Н-но, пошла!
Мужик хлестнул лошадку вожжами по тощему крупу, и она снова зашевелила копытами. Артист, Пирогов, Алеша и рыжебородый мужик шли рядом с телегой. Рыжебородый искоса на них поглядывал.
Евгений Александрович пристроил больную ногу на свернутую дерюгу. Некоторое время он смотрел на затылок мужика, правящего лошадкой, затем сказал:
— Простите, вы не подскажете, какая власть сейчас в вашей деревне?
— С утра была офицерская, — не оборачиваясь, ответил мужик. — А какая сейчас — кто ж его знает.
— А вам какая нужна? — спросил рыжебородый.
Миронов повернулся к нему:
— Да нам, собственно, без разницы. Мы, будучи артистами, стоим в стороне от политики.
Мужик усмехнулся, затем звучно высморкался в пыль дороги, вытер нос рукавом и сказал:
— Оно, конечно, дело хозяйское. Но нынче и в стороне накладно стоять. Все одно к стенке поставят — не те так другие.