– Вроде того, – бесстрастно ответила я. – Как ты понимаешь, ничто не может помешать отправить Люси назад в Гватемалу.
Шанталь встала так резко, что стул с грохотом рухнул на пол.
Миссис Спектер схватилась за грудь.
В дверь, хватаясь за пистолет, ворвался охранник.
– Все в порядке?
Ливицкий поднялся на ноги:
– Мы закончили. – Повернулся к Шанталь. – Ваша мать принесла вам одежду, которую вы должны надеть, прежде чем предстанете перед судьей.
Девушка закатила глаза. Шарики туши повисли на ресницах, словно дождевые капли на паутине.
– Мы освободим вас часа через два-три, – продолжал он. – С наркотиками разберемся позже.
Когда охранник вывел Шанталь из комнаты, Ливицкий повернулся к миссис Спектер:
– Полагаете, сумеете с ней справиться?
– Конечно.
– Она может сбежать.
– Это все из-за того чудовищного окружения. Дома, с отцом и со мной, с ней все будет хорошо.
Я заметила, что Ливицкий сомневается – так же как, определенно, сомневалась и я.
– Когда приедет посол?
– Как только сможет. – Пластиковая улыбка вернулась на место.
Мне в голову пришли слова песенки об улыбке, которую мы пели в скаутском отряде, когда мне было восемь лет:
У меня в кармане то, что должно быть на лице,
Я держу ее при себе в самом удобном месте…
– Что насчет мисс Херарди? – вернул меня к действительности вопрос Ливицкого.
– А что с ней? – без особого беспокойства спросила в ответ жена посла.
– Я буду представлять ее интересы?
– Вероятно, все проблемы Шанталь из-за нее. Они каким-то образом получили документы, путешествовали автостопом с незнакомыми людьми, пересекли континент на автобусах. Моя дочь никогда бы не поступила так сама.
– Я не была бы в этом так уверена, – сказала я.
Изумрудные глаза удивленно уставились на меня.
– Откуда вам знать?
– Как говорится, нутром чую. – Отступать я не собиралась.
Миссис Спектер не сразу нашлась что ответить.
– В любом случае, – заявила она, – лучше всего, если мы не станем вмешиваться в дела гватемальских граждан. У Люси богатый отец, он сумеет о ней позаботиться.
Оказалось, что этот самый богатый отец сейчас в Монреале: когда мы вышли в коридор, я увидела, как он идет следом за охранником. Его спутник был одет точно так же, как Ливицкий, – дорогой костюм, итальянские туфли, кожаный портфель.
Херарди повернулся, проходя мимо, и наши взгляды встретились.
Я сочувствовала маленькой девочке у ограды школьного двора, но с теми чувствами не могла сравниться жалость, которую я ощутила к Люси Херарди. Что бы ни привело ее в Канаду, вряд ли ее за это простят.
Сорок минут спустя я шла по дорожке между высокими, по плечо, живыми изгородями. Вела она к двустворчатым стеклянным дверям с логотипом компании и краткой информацией о ней – сверху по-французски, а ниже, шрифтом помельче, по-английски. Весьма по-квебекски.
Потребовалось полчаса на поездку и еще полчаса на то, чтобы найти нужный адрес. Корпорация РП располагалась в одной из двухэтажных бетонных коробок в промышленном парке в Сент-Юбере. Все здания были серыми, отличались только цветными полосами, опоясывавшими каждое, подобно подарочным лентам. У корпорации РП полоса была красной.
Пол в вестибюле выглядел самым блестящим из всех, по которым мне доводилось ступать. Я направилась к кабинету слева от главного входа. Когда вошла, меня по-французски приветствовала женщина азиатской внешности, ее блестящие черные волосы были подстрижены возле ушей и падали прямо на лоб. Ее широкие скулы напомнили о Шанталь Спектер, которая, в свою очередь, напомнила о девушке из отстойника. Я вновь ощутила знакомое чувство вины.
– Je m’appelle Tempe Brennan [61] , – сказала я.
Услышав мой акцент, она перешла на английский.
– Чем могу помочь?
– У меня в три часа назначена встреча с Сюзанной Жан.
– Присядьте, пожалуйста. Одну минуту. – Она сняла трубку телефона и что-то сказала.
Меньше чем через минуту появилась Сюзанна и поманила меня пальцем. Она весила примерно столько же, сколько и я, но была на целую голову выше. Кожа – цвета баклажана; волосы, заплетенные в сетку на три дюйма вокруг лица, сзади свисали длинными черными косами, стянутыми оранжевой лентой. Как обычно, Сюзанна больше походила на модель, чем на инженера.
Я следом за ней вернулась в вестибюль, затем прошла через еще одни двустворчатые двери напротив главного входа. А после – через заставленное оборудованием помещение. Несколько работников в белых халатах настраивали приборы, смотрели на мониторы или наблюдали за работой сложной техники. Слышалось приглушенное гудение, жужжание и щелчки.
Кабинет Сюзанны выглядел так же скромно, как и весь завод: голые белые стены и панели из тикового дерева. Только над ее столом висела акварель: единственная орхидея в хрустальной вазе. Один отдельный лепесток. Одна идеальная капля воды.
Сюзанна любила, чтобы все было чисто. Как и я, она не терпела грязи и серьезно относилась к уборке.
Если моим любимым наркотиком был алкоголь, то для Сюзанны таковым являлась кока-кола. Ни одна из нас не принадлежала к Обществу анонимных алкоголиков, но познакомились мы через общую подругу, фанатичную его приверженку. Случилось это шесть лет назад. Мы поддерживали связь, время от времени встречаясь или с общей подругой, или сами за ужином либо за партией в теннис. Я мало что знала о ее окружении, а она еще меньше о моем, но каким-то образом мы сошлись.
Сюзанна опустилась на одну сторону дивана абрикосового цвета, скрестив ноги длиной как минимум в двенадцать ярдов. Я присела на другую.
– Что ты делаешь для «Бомбардье»? – спросила я.
– Разрабатываем прототипы пластиковых деталей.
– А для «Вольво»?
– Металлические подшипники.
Производство для меня – такая же глубокая тайна, как и болото Окефеноки [62] . На входе – сырье и материалы. На выходе – газонокосилки, ватные тампоны или «бьюики». Что происходит между – понятия не имею.
– Я знаю, что вы на основе спроектированных на компьютере данных создаете некие твердые объекты, но никогда толком не понимала, какие именно, – сказала я.