— А то! — фальцетом протянул чиграш. — Это кто же от угощения-то откажется?
— Хозяйка! — громко позвал Кирьян.
— Что, милый? — подбежала Валька.
— Не обидь моего гостя, плесни ему в кружку.
Сявка высоко поднял кружку, оглядел стол и произнес не по-мальчишески солидно:
— За вас, жиганы!
Неторопливыми крупными глотками осушил кружку до самого донышка.
Жиганы за столом одобрительно закрякали:
— Посмотри, какая смена растет!
— В три глотка кружку уделал.
— Подрастай побыстрее, мы тебя в жиганы возьмем!
— Жиганы, а может, ему бабу под бок подложить? — весело предложил Кирьян.
— Да он ее так же быстро отпихает, как и водку выпил! — расхохотались за столом.
— А может, мы ему нашу Валеньку предложим? — Кто-то из жиганов шутейно шлепнул хозяйку по тощему заду. — Она ведь у нас баба на выданье.
— Отстань, шаловливый! — вяло отмахнулась та. Но по тону, с каким она ощерила рот, было видно, что шутка пришлась ей по сердцу. Стрельнула игриво глазками на предполагаемого кавалера и с подобающей серьезностью ответила: — Тоже мне сосватали!.. Да у него еще корень с ноготок.
Жиганы за столом дружно расхохотались. — Это у меня-то! — не на шутку оскорбился паренек. — Да ежели хочешь знать, у меня баб целая дюжина перебывала! — похвастался он. — И ни одна из них еще на корень не жаловалась. Как впарю до ушей, они визжат от удовольствия!
Не удержался даже Кирьян, негромко расхохотавшись.
— А первая баба когда у тебя была? — погасив улыбку, серьезно спросил он.
— Первая-то… — призадумался Сявка и поскреб грязным ногтем под носом. — Дай-ка вспомнить-то… Ох, давно это было! Дуню с Пушкарева переулка знаешь? — поинтересовался чиграш.
— Кто такую гарную дивчину не знает! — в тон ему отвечал жиган. — Правда, говорят, с муженьком ей не повезло.
— Это точно! — заулыбался чиграш. — Мы-то с пацанами часто к нему наведывались с бутылкой самогона. Он стакан выжрет — и в отрубах! — Чиграш махнул рукой. — А мы его женушку начинаем по очереди пялить. Вот она моя первая баба и была. Молодой я тогда был, — протянул он. — В то время куда угодно готов был сунуть. А теперь только с разбором.
Жиганы хохотали долго, вытирая кулаками брызнувшие слезы.
— А сейчас кто у тебя?
— Варька Капустница, — гордо отвечал Сявка.
— Значит, она по-прежнему по молодняку специализируется? — не унимались жиганы.
— Ладно, кончай базар, — неожиданно оборвал разговор Кирьян. — С чем пришел?
— Прав ты был, Кирьян, насчет магазина-то, — мотнул Сявка головой. — Если хочешь, могу еще покараулить.
— А я всегда прав, — усмехнулся жиган. — Караулить больше не надо. И так все ясно, как божий день. На вот, возьми на хавку, а может быть, еще и на бабульку какую-нибудь хватит, — задорно подмигнул жиган, сунув ему горсть монет.
Чиграш без интереса осмотрел вознаграждение, а потом брезгливо поморщился:
— Что я тебе, мелочовщик, что ли? Сявка только по-крупному работает! — Его слова вызвали очередной приступ хохота. — Ладно, как-нибудь потом рассчитаемся. Ну да я пошел, а то у меня в башке тяжеляк капитальный. Кажись, крепко окосел, — и, не прощаясь, затопал к выходу.
Кирьян посмотрел на Макея, угрюмо молчавшего весь вечер. Молодой жиган сосредоточенно подливал себе самогонки стакан за стаканом. Однако совершенно не пьянел, лишь лицо все более покрывалось пунцовой краской.
— Что-то я тебя не узнаю, Макей. Может, случилось чего? Поделись… Все-таки я тебе не чужой, может быть, что-то и придумали бы сообща.
Нервным коротким движением Макей отодвинул стакан с самогонкой.
— Я у тебя давно спросить хотел, Кирьян…
Пахан усмехнулся:
— Ну, чего же телишься… Спрашивай!
— Ты ведь с отцом в одном лагере чалился?
Кирьян нахмурился, откинулся на спинку стула и спросил:
— И что с того?
— А то, Кирьян, что люди о тебе разные вещи говорят.
Кирьян широко улыбнулся:
— Что-то я тебя не понимаю, Макей. — Он смерил долгим взглядом притихших жиганов и спросил: — К чему ты клонишь-то? Руби сразу, безо всяких этих политесов. Не люблю я гнилых заходов.
— Говорят, что ты под уркачами ходил.
— А-а, вот ты о чем… Было дело, — не сразу отозвался Кирьян. — Только ведь я этого и не скрывал никогда. Тогда многие жиганы под уркачами ходили. И, кстати, твой батяня тоже. А иначе бы нам тогда не выжить, — честно признался Кирьян, — перерезали бы нас всех темной ноченькой, вот и все.
— А у тебя не осталось… что-нибудь от отца?
Кирьян посуровел.
— Тяжелый разговор ты затеял, скажу я тебе. Ну да ладно, что с тобой сделаешь. — Жиган расстегнул рубаху. — Крест видишь?
— Вижу.
— Твоего батяни крест. Он мне перед смертью его отдал. Его ведь кто-то из уркачей уделал. Вот такие дела… Я ведь над его телом поклялся, пока не найду гада, так до тех самых пор не сниму с шеи распятие!
Рука Макея потянулась к стакану. Однако пить он не стал, отодвинул стакан в сторону и произнес:
— А чем докажешь, что это крест отца?
— Я не знаю, к чему ты клонишь, Макей. Свидетелей того, как он крест мне передавал, в живых уже никого не осталось… Времена-то суровые. Но если не веришь, то на перекладине буковки нацарапаны. Взгляни!
Кирьян бережно приподнял крест. Шнурок — обыкновенный, засаленный, вот только крест на нем особенный, знатной и очень тонкой работы. А в основании перекладины два бриллиантовых камешка.
— Где? — коснулся Макей пальцами распятия.
— А ты с другой стороны глянь.
Макей перевернул крест. В самой середине ровной старославянской вязью были выгравировано «Р» и «П», — Роман Пономарев.
Крест лежал в середине ладони, и тонкий шнур, зацепившись за большой палец, изогнулся в плавную дугу.
— Дай мне этот крест.
В голосе не мольба, скорее требование.
Жиганы за столом примолкли и с интересом посматривали на Кирьяна.
— Ты хочешь, чтобы я нарушил клятву, которую дал твоему отцу? — неожиданно мягко спросил Кирьян.
— Дай мне этот крест…. Прошу тебя!
Да, это было больше требование, чем просьба.
Секунду Кирьян колебался. А потом кивнул:
— Бери… Чего ты на меня так смотришь? Ты хочешь еще что-то сказать?
— С чего ты это взял? — бережно уложил крест в карман Макей.