— У вас есть какие-то соображения на этот счет?
— Я неплохо знаю Питер и питерских жиганов. У меня питерский выговор. Так вот, прежде чем встать к стенке, каждый из них прошел через меня и исповедался. Я знаю немало различных историй из их жизни и при желании могу сказать, что я был их участником. Месяц назад мы взяли жигана Фильку Упыря, так он разоткровенничался со мной и сказал, что если бы я его не сцапал, так он непременно взял бы в Москве один коммерческий банк. И даже рассказал, как бы все организовал. Я послушал его и понял, что это дело у него наверняка выгорело бы. Так вот, Феликс Эдмундович, я могу выйти на Кирьяна и сказать, что один я с банком не справлюсь, поэтому прошу его помощи.
— А знаете, товарищ Сарычев, в этом что-то есть, — согласился председатель ВЧК. Если дело действительно интересное и прибыльное, то бандиты могут клюнуть. Но надо еще раз все продумать, чтобы свести риск к минимуму. Как я понимаю, все главари в основном крутятся вокруг Хитровки?
— Да, Феликс Эдмундович.
— Тогда нужно будет еще до начала операции внедрить в среду бродяг и нищих наших людей. В случае опасности они должны поддержать вас. Но о предстоящей операции должен знать только самый узкий круг лиц. Мы же со своей стороны сделаем все возможное, чтобы на время операции перекрыть все вокзалы. Чтобы в Москву из Петрограда не сумел проникнуть ни один жиган. Усилим патрули, будем проводить тщательную проверку документов, устраивать облавы. Скорее всего бандиты предпочтут залечь на дно. Как вы думаете?
— Мне кажется, Феликс Эдмундович, что это очень эффективные меры. Жиганы народ осторожный и просто так рисковать не любят.
— Вы не догадываетесь, зачем я хотел вас увидеть? — улыбнулся Дзержинский.
— Нет, Феликс Эдмундович, — несколько растерянно произнес Сарычев.
— Ну, уж вовсе не для того, чтобы поиграть с вами в карты… Готовьтесь к новому назначению. Мы переводим вас в Москву. Вы будете возглавлять уголовный розыск столицы. Сразу предупреждаю, работы будет много, преступность растет… Спрашивать с вас за результаты проделанной работы мы будем строго. — Дзержинский развел руками: — Ничего не поделаешь, время сейчас нелегкое. — И, выдвинув ящик стола, небрежным движением швырнул в него колоду карт. — А депешу о вашем назначении я вышлю в ближайшее время.
* * *
Игнат Сарычев с интересом разглядывал сидевшего перед ним молодого жигана. Внешне тот выглядел совершенно непримечательно, вот разве что руки выдавали в нем некоторые таланты. Пальцы были необыкновенной длины, едва ли не в полтора раза превышающие ширину ладони. Во время разговора Васька Кот без конца разминал их: то растягивал, то сцеплял в замок и выделывал кистями такие фигуры, глядя на которые у всякого нормального человека появилась бы на лице гримаса боли. Но Ваське Коту все эти выкрутасы удавались с необычайной легкостью. Он даже улыбался, как будто получал наслаждение.
— Давно ты в жиганах ходишь? — неожиданно поинтересовался Сарычев, не отрывая взгляда от ладоней Кота.
— Да уж года два, — не без гордости отвечал Васька. — Сам Володька Соленый принимал.
— Только Володьку Соленого уже год как к стенке поставили, — уточнил Игнат Сарычев.
— Зря вы его, — высказал свое мнение молодой жиган, нещадно выворачивая большой палец. — Он жиган был с пониманием и просто так никого не обижал. А на мокрое дело и вовсе никогда не шел.
— Да оставь ты свои пальцы в покое, — едва ли не с мольбой в голосе произнес Сарычев. — А то, не ровен час, вывернешь их с корнем.
— А мне без этого никак нельзя, — произнес Васька Кот, — пальцы гибкими должны быть. Они для меня, что смычок для скрипача. Ведь они же меня кормят!
Но к замечанию прислушался и положил руки на колени.
— Как же это тебе удалось из тюрьмы-то удрать? — с интересом посмотрел Сарычев на парня.
Тюрьма находилась в стенах бывшего мужского монастыря. Сейчас в кельях содержались мошенники и бродяги. А вот во внутреннем дворике, огороженном со всех сторон четырехметровой каменной стеной, где некогда располагалась монастырская темница и куда игумен закрывал особо провинившихся иноков, теперь содержали особо опасных преступников. За два столетия, пока существовал монастырь, побегов из темницы не случалось. Что, впрочем, объяснимо, ведь чернецы по большей части народ смиренный и богобоязненный, и вместо того, чтобы рыть подкопы, они неустанно молились. Да и бежать сквозь каменную кладку толщиной чуть ли не в три метра и преодолевать две высоченных стены — затея совершенно пустая.
Так думали до последнего времени, пока не выискался молодец, сумевший убежать оттуда, обманув многочисленную охрану. И это при том, что между двумя рядами колючей проволоки бегали могучие кавказские овчарки, натасканные рвать заключенных.
Васька Кот напряженно молчал, как будто бы взвешивал собственные шансы. А потом с явной неохотой протянул:
— Я ведь не впервой из монастырской холодной бегаю-то. Первый раз это было еще пять лет назад. В этом монастыре я послушание держал.
— Так ты что, из бывших монахов, что ли? — невольно ахнул Сарычев. — Извилист, однако, твой жизненный путь, из чернеца да в жиганы. Васька Кот выглядел смущенным.
— До чернеца-то я недотянул. Уж больно послушание непосильное дали.
— Это какое же? — поинтересовался Сарычев, раскурив папироску. И, словно бы опомнившись, произнес: — С чернецом сижу и адским зельем дымлю. Ты уж мне разреши?
Васька Кот безнадежно махнул рукой.
— Я ведь и сам того… дымлю… Если бы это был мой единственный грех… А послушание мое заключалось в том, чтобы деньги на обустройство собора собирать.
— И получалось? — спросил Сарычев, пыхнув дымком.
— А то! Из всех послушников я самый прибыльный был, — не без гордости отвечал жиган. — Я ведь к каждому человеку свой ключик умел подобрать, а это целая наука. У одного просто попросить надо. И он пятирублевку кинет. А перед другим и слезу следует пустить. А третьего так разговоришь, что он на благое дело и сторублевку не пожалеет, — с достоинством приосанился Васька Кот. Сарычев невольно улыбнулся, глядя на его миловидное и одновременно хитроватое лицо, трудно было представить Ваську в монашеском одеянии.
— Смотри-ка ты! — восхищенно воскликнул Сарычев.
Васька Кот веселье допрашивающего его начальника расценил по-своему:
— Да и не однажды случалось, чтобы сторублевки подавали. Помню, купец с ярмарки ехал, так он и вовсе пятьсот рублей положил, — почти на шепот перешел Васька Кот. — Помолись, сказал, за мое процветание.
— И ты помолился? — живо полюбопытствовал Сарычев.
Ему приходилось видеть среди уркачей бывших каторжан, среди громил разорившихся купцов, среди домушников — гимназистов, но вот расстриги в жиганы подаются нечасто.
— Помолился, — припустил теплоты в голос Васька Кот, — а еще и свечу поставил во здравие. Пускай себе добрый человек поживает, глядишь, еще такую же денежку подаст.