С утра я успела выскочить в салон, чтобы сделать эпиляцию и педикюр, вымыла голову, надела то самое легкое просвечивающее платье с Летнего концерта, потом решила, что у него плохая карма, и надела не просвечивающее бледно-розовое, с отделкой кружевом. В процессе переодевания я ответила на пару мейлов от Фарции, которая интересовалась, пойдут ли Иеремия и Билли завтра на футбол, потому что без них Бикрам никуда идти не хочет, а заодно обнаружила, что куда-то задевала свои любимые босоножки. Другие босоножки я надеть не могла, потому что они испортили бы свежий лак на ногтях (см. педикюр). В конце концов нужные босоножки все-таки нашлись, так что я примчалась в кафе аж за две минуты до назначенного времени и даже успела заскочить в туалет, чтобы бросить на себя последний взгляд и убедиться, что макияж наложен в меру и я не похожа на свеженабальзамированный труп или на Барбару Картленд [91] . Потом я уселась на залитой солнцем открытой веранде, спокойная и безмятежная, как богиня, у которой впереди – вся вечность и еще немножко.
За секунду до появления Рокстера пролетавшая над верандой чайка обильно «капнула» мне на плечо.
Мне трудно передать, как это было приятно: снова видеть Рокстера, который выглядел просто потрясающе в тонкой голубой рубашке-поло, шутить по поводу некстати подвернувшейся чайки и просто приятно проводить время. В эти минуты мы оба чувствовали себя как школьники на каникулах, правда – с поправкой на сексуальный подтекст. Мы выпили по паре пива, и Рокстер заказал себе что-то вроде Полного Английского Ланча, а потом все пытался счистить с меня птичье дерьмо, а я раз за разом убирала его руку со своей груди и была… почти счастлива. Когда Рокстер расправился с едой, мы пошли гулять по Хэмпстед-Хит, глядя, как вокруг нас люди радуются солнцу, жалуются на жару и держат друг друга за руки. Мы тоже взялись за руки, и я впервые за много, много времени почувствовала себя частью пары, пусть моим спутником был не муж и не давний любовник, а всего лишь Рокстер, который в эти минуты был мне практически никем – бывшим бойфрендом и просто знакомым, не более того.
Мы вышли на небольшую, всю в пятнах солнечного света поляну среди деревьев, где мы часто бывали раньше, и сели на знакомую скамью. Здесь Рокстер как-то сразу перестал подшучивать над красными крапинками, оставшимися у меня на ногах после утренней эпиляции, и сделался очень серьезным. Пристально глядя на меня, он сказал, что за эти недели он много и основательно думал и о нас, и обо всем вообще, и пришел к нескольким парадоксальным умозаключениям. Да, добавил Рокстер, он хотел бы иметь собственных детей, но для этого ему нужна женщина его возраста или моложе, а ее еще надо искать; кроме того, он не знает, что скажут друзья и что скажет мама, однако ему почему-то кажется… нет, он почти уверен, что ему вряд ли удастся найти человека, с которым бы он так хорошо ладил, которого понимал и с которым ему было бы так же здорово, как со мной. И ради этого, сказал Рокстер, он готов наплевать на мнение окружающих и сделать все, что от него требуется, чтобы оставаться со мной как можно дольше, – в том числе жениться на мне, стать отцом для Билли и Мейбл, и даже лазить с ними по деревьям и кататься с горки.
Я долго смотрела на него и думала, что я, наверное, действительно его люблю или, во всяком случае, любила. То есть я хочу сказать – мне нравилось, что он такой молодой, красивый и сексуальный и что ради меня он готов на жертвы, но больше всего мне нравилось в нем то, каким он был и каких взглядов придерживался. Рокстер был веселым, необидчивым, добрым, в меру эмоциональным, практичным, целеустремленным и умел, если нужно, держать себя в руках, что само по себе было немало, однако все эти многочисленные и редкие по нашим временам достоинства напрочь перечеркивались тем фактом, что он родился, когда мне был уже двадцать один год. И даже если бы мы оба родились одновременно, нам неоткуда было бы знать, как сложатся наши отношения и что с нами будет… Сейчас, глядя на него, я понимала только одно: я не хочу ломать ему жизнь. И мои дети были, без сомнения, лучшим, что только могло со мной случиться, и я знала, что не имею права отнимать у Рокстера возможность завести собственных малышей.
Но самое главное… самое главное, я была уверена, что как бы ни хотелось Рокстеру оставаться со мной, он все равно не сможет. Конечно, он будет стараться, но через неделю, через месяц или через полгода его снова одолеют сомнения, и тогда… Я не желала этого Рокстеру, но еще больше не желала этого себе. Снова переживать сомнения, неуверенность, боль, снова оказаться на эмоциональных качелях, которые то возносят тебя под самые облака, то снова швыряют на землю… Нет уж, увольте! Еще раз я этого просто не выдержу.
Наконец, мне элементарно не хочется оказаться в такой же ситуации, в какой оказались Джуди Денч и Дэниел Крейг в конце фильма «Координаты: «Скайфолл» [92] , чья разница в возрасте была примерно такой же, как у нас с Рокстером. Я-то считаю, что в «Скайфолле» настоящей Девушкой Бонда была именно Денч, а не бесхарактерная курчавая дурочка, которая вдруг решила (вероятно, в неспровоцированном приступе антифеминистских настроений) сняться в роли мисс Манипенни. То есть – Дэниел Крейг по-настоящему любил именно Денч и готов был за нее сражаться, но, с другой стороны, Крейг вряд ли бы стал с ней спать (ну, в общем, если бы она не умерла). А как здорово выглядела бы финальная эротическая сцена между Крейгом и Джуди, которая, конечно, смотрелась бы просто роскошно в мягком, приглушенном освещении в черной ночной рубашке от «Ла Перла»! Именно это мы с Талитой называем настоящим феминистским ребрендингом и считаем…
– Эй, Джонси, мне кажется – ты снова пытаешься притвориться, будто не испытываешь оргазма!
Я рывком вернулась от грез к реальности и даже слегка вздрогнула, увидев, что Рокстер стоит передо мной на одном колене. На мгновение мне даже стало стыдно: как я могла так долго мечтать о всякой ерунде, когда… О боже! Все-таки Рокстер выглядит потрясающе, этого у него не отнимешь, но…
– Рокстер! – выпалила я. – Надеюсь, на самом деле ты не собираешься… Я не хочу тебя обидеть, но… Я просто знаю – ты не сможешь. То есть ты сможешь, но через какое-то время ты все равно… У тебя просто не получится. У нас не получится, так что давай не будем делать друг другу больно, ладно?
Роксби Макдафф на мгновение задумался, потом грустно усмехнулся и поднялся с колена.
– Да, Джонси… – Он покачал головой. – Ты права. Ничего не выйдет, как бы мне этого ни хотелось.
Мы обнялись, и в наших объятиях были и страсть, и нежность, и счастье, и немного грусти, и еще я знала, что все кончено. Продолжения не будет.