– Вы знали Никонова? – спросила Астра.
Художник несказанно удивился такой резкой перемене темы.
– Какого? Скрипача, которого убили? Слышал, но лично не имел чести быть знакомым. Говорят, ему приходили странные письма. Наверняка в деле замешана женщина. Они слетались на звуки, извлекаемые его смычком, как бабочки на огонь.
– А вы как думаете?
– Никак, – пожал плечами Домнин. – Пусть об этом думают те, кому положено: следственные органы. Хватит с меня того, что дамы на моих сеансах только и толкуют о загадочной кончине знаменитости. Вот и вы не исключение.
Астре было нечего возразить. Во всяком случае, она со своими вопросами не отличается от остальных. Это хорошо.
– Погибший не заказывал вам портрет жены?
– Нет. А что? – Художник отошел от мольберта, вытер руки маленьким полотенцем и повернулся к собеседнице. – Я не писал ни самого маэстро, ни его супругу. Вы меня заинтриговали! Сделаем перерыв, пожалуй.
Его глаза загорелись неподдельным интересом, и Астра заметила, что он по-мужски красив, статен, раскрепощен и приятен в обращении.
– Что-нибудь выпьете? Чай, кофе, сок, виски, мартини?
Она поблагодарила и отказалась.
– Лучше я посмотрю ваши работы, если позволите.
– Буду счастлив! – расцвел Домнин. – К сожалению, я не держу в мастерской готовых картин, одни наброски, эскизы и те полотна, которые требуют серьезных переделок. Прошу…
Он устроил Астре увлекательную экскурсию, показывая поразительные по нежности красок и тонкости исполнения пастели, акварельные натюрморты на персидские мотивы, графические наброски откровенно эротического содержания, но столь прелестные и полные прихотливой игры линий, что мысль о чем-то неприличном просто не приходила в голову.
Ей не пришлось кривить душой, восхищаясь и расточая похвалы. Игорь Домнин обладал несомненным талантом, и Астра была в восторге, что он напишет ее портрет.
В самом дальнем углу, между стеллажами, на мольберте стояла картина, накрытая куском грубой льняной ткани. Художник собирался пройти мимо, но гостья, как истинная представительница прекрасного пола, проявила любопытство.
– Ой, а что там, под покрывалом? Можно взглянуть?
Хозяин мастерской нехотя подчинился. Изображение, которое скрывал грубый лен, заставило Астру ахнуть. Из первозданного хаоса, тьмы, мерцающей беспорядочными сполохами, выступала золотая богиня: закинутое назад лицо, плечи, грудь, живот и бедра женщины выхватывал из мрака льющийся откуда-то сверху желто-багровый свет… В длинных, струящихся огненными спиралями волосах терялся венок: лишь кое-где по бокам свисали на поникших стеблях сиреневые цветы. Руки отстали от устремленной вперед фигуры, утопая сзади в клубящейся жемчужной черноте… Дивное творение, созданное, казалось, не из плоти и крови, а рожденное золотым сиянием, как бы вырывалось из объятий темной бездны…
У Астры, завороженной зрелищем, горло перехватило от волнения, а глаза стали предательски влажными. Так невероятно, осязаемо соблазнительна, искусительна и греховно-податлива была золотоволосая красавица, что привела ее в смятение. Можно себе представить, какое действие картина будет оказывать на мужчин.
– Вижу, она вас покорила, – произнес художник. – Немудрено. Судьба подарила мне шанс написать сей чудный мистический образ… правда, дорогой ценой. Пришлось устроить маленькую импровизацию в духе эротического триллера, но усилия оправдали себя. Иногда художник пускается во все тяжкие, дабы получить необходимое впечатление и воплотить его на холсте. Мы – рабы вдохновения, а оно бывает капризным.
– У меня нет слов…
Астра не сводила с картины глаз, замечая все новые и новые подробности: летящие открытые мазки, прозрачность и чистоту красок, густые тени, легкую шелковистость локонов женщины, внутреннее свечение ее тела, атласный блеск кожи, мягкие завитки лобка… А что это над ним? Бабочка?
Астра сделала шаг вперед и наклонилась. Никакой ошибки! Над золотом лобка расправила пестрые крылья большая бабочка. Интересный художественный прием…
– Мне не показалось? – спросила она. – Это бабочка?
– Бражник, – объяснил Домнин. – У модели здесь татуировка… я решил сохранить ее. Пусть все будет, как в натуре.
– Татуировка? – еще больше удивилась Астра.
– Ну да, бабочка семейства бражников. У нее характерный вид.
– Значит, образ золотой богини создан не вашим воображением? Вы писали ее с натуры?
– Конечно! А о чем же я вам толкую? Чтобы заполучить такую натурщицу, я разыграл сцену в жанре ужастика и напугал ее до смерти. Надеюсь, ради этого шедевра она меня простит… потом, когда ей будут рукоплескать и поклоняться. Знаете ли, вибрации страха заставляют тело и душу трепетать, придают особую выразительность движениям, дыханию, порождают внутреннюю дрожь, от которой звенит каждая клеточка. Вибрация – это стержень образа! Не краски, не сюжет и даже не мастерство живописца. Именно вибрация! Страх смерти обостряет чувственность до предела, заставляет ее извергаться… Вы когда-нибудь наблюдали извержение вулкана? Хочется смотреть, не отрываясь. Человека необъяснимо влечет к опасности и смерти. Эрос и Танатос неразлучны! Почему мужчин во все времена привлекали роковые женщины? Все тот же страх, который превращает обычные ощущения в огненную бурю.
– Танатос, это…
– Смерть, вы правильно подумали. – Домнин вздохнул и развел руками. – Не принимайте меня за маньяка. Натурщица ушла отсюда живая и здоровая. Я всего лишь запечатлел ее на этом холсте. Вы первая его увидели. Это Мандрагоровая Дама… Афродита, рожденная не из пены морской, а из тьмы и света… Я хочу еще кое-что подправить, прежде чем выставить работу на суд публики. Да и название пока не созрело. Возможно, я дам ей имя «Дана», возможно, какое-то другое.
Он бережно, как живую, накрыл золотоволосую красавицу тканью, спрятал от чужих глаз.
– Перерыв окончен. Нам пора браться за дело.
Астра уселась на свое место, художник встал у мольберта, провел пару линий, хмыкнул.
– Вы попали в точку насчет Рембрандта. Он ведь тоже писал Данаю…
– А Кипренский?
– Не припоминаю. Кстати, в Риме с Кипренским произошла зловещая и загадочная история. Хотите, расскажу? – Не дожидаясь ответа, он продолжил: – Под влиянием Вечного города Кипренский задумал написать картину «Анакреонтова гробница» и долго подбирал натурщицу, красивую черноволосую итальянку. Наконец, его поиски увенчались успехом. Кипренский начал рисовать, но одним солнечным утром женщину обнаружили мертвой. Кто-то накрыл ее холстом, облил скипидаром и поджег. Вскоре заболел и умер слуга Кипренского. Расследование зашло в тупик. Художник утверждал, что натурщицу убил слуга, а слугу допросить было, как вы понимаете, невозможно. О Кипренском поползли злые слухи. Жители города открыто говорили, что с натурщицей расправился художник, а не слуга. Друзья отвернулись от него, соседи шептались за его спиной… Пришлось уезжать в Париж, оттуда обратно в Россию, в Петербург.