Егора попытались вернуть из аэропорта, слезно умоляя провести корпоратив, однако он отказался наотрез, мотивируя срочный отъезд невероятной занятостью.
О Диме никто и не вспомнил.
Лицедеев на банкете хватало, чему он впервые в жизни был рад. Опостылевшие лица псевдодрузей набили оскомину.
Какие они друзья?!
Вот Егор – друг.
И пусть он зол, как тысяча чертей, пусть орет и обзывает его, Димку, дебилом, однако он не бросил его на дороге, не побоялся смотреть на покойницу, да еще такой план придумал!
Все-таки голова у него варит…
Дима покосился на Егора, сидевшего в соседнем кресле, с ожесточением перекатывающего во рту леденец.
Лицо Черского было угрюмым, поэтому Дима не решился задавать вопросы.
Это холодное лицо напоминало тяжелую банковскую дверь: хлоп – и заперто. Форт Нокс, неприступная крепость, сотня замков…
Хорошо, что до Москвы самолет летел час сорок минут.
Улыбчивая стюардесса прикатила тележку с едой, предложила выпить.
Дима схватил две маленькие бутылочки с виски. Егор, оторвавшийся от своего айфона, посмотрел на спиртное и чуть заметно скривился.
– Выпьем? – предложил Дима.
– Я же не пью в самолете, – отказался Егор. – Ты знаешь.
– Знаю. Но… может… по маленькой? Чтобы стресс снять.
– Нет у меня никакого стресса.
– У меня есть.
– У тебя тоже нет.
Дима упрямо поджал губы, вздернул подбородок и вылил обе бутылочки в свой пластиковый стаканчик.
Егор пожал плечами:
– Чем пить, лучше бы подумал, как в случае чего выпутываться будешь.
– Да перестань ты, – отмахнулся Дима. – Из чего выпутываться? Все хорошо кончилось.
Егор зашикал и торопливо оглядел полупустой салон:
– Не ори. Чего разорался-то? Хочешь, чтобы в курсе твоих проблем были все вокруг?
– Да ладно тебе…
– Вот тебе и ладно, – проворчал Егор и отвернулся к иллюминатору.
До конца полета они больше не разговаривали.
Как Дима ни старался расслабиться, ничего не выходило.
Совесть и страх, приглушенные двойной порцией виски, зудели где-то в животе. Он дал себе слово, что как только вернется домой, сразу же напьется в хлам, рухнет в постель и проспит сутки. А еще лучше – попросит Егора поехать с ним, и они напьются вместе за счастливое избавление от проблемы.
В конце концов, они не напивались вместе уже целую вечность!
Однако из планов Димы ничего не вышло.
У выхода из аэропорта Егора встречала дылда Рокси, в черных брюках, черной рубашке, с зализанными волосами.
На нее оглядывались, некоторые даже шли спиной вперед, чтобы не потерять ее из виду.
Подхватив Егора, не обремененного багажом, Рокси небрежно чмокнула его в щеку и, издевательски помахав Диме рукой, потащила за собой.
К тому времени, когда на широкой ленте показался его чемодан, желтая «Феррари» уже умчалась прочь.
Только тогда Дима понял, что никого не предупредил, и ему придется добираться из Шереметьево на такси. Завязнув в пробках, он приехал домой уже под вечер, голодный, усталый и злой.
Горячей воды не было.
Обнаружилось это, когда он уже стоял в ванне, голый, с мочалкой в руках, на которую выдавил гель. Дима долго дергал смеситель и даже пальцем поскреб по сетке, надеясь, что произойдет чудо и живительный поток хлынет, смыв с него пот.
Не дождавшись чуда, Дима швырнул мочалку в раковину и, как был, голый, прошлепал в спальню, прихватив из холодильника лайм и бутылку коньяка.
Резать зеленый плод на дольки не было сил и желания.
Дима потянулся было за бокалом, но потом подумал, что пить коньяк из горла и вгрызаться в лайм зубами – это очень эпатажно и оригинально.
Он даже пожалел, что под рукой нет фотоаппарата.
Надо устроить такую фотосессию: он, в одних трусах от «Дольче и Габбана», разобранная кровать, бутылка коньяка – в одной руке, в другой – надкушенный лайм…
Идея показалась ему забавной.
Искать фотоаппарат не хотелось, но телефон был под рукой.
Отставив бутылку, Дима потянулся за мобильным, который, словно специально ожидая этого момента, затрясся в истерическом припадке, сообщив дурным голосом о входящем ММС-сообщении.
Номер был незнакомым.
Впившись зубами в лайм, Дима зажмурился от кислоты, брызнувшей на язык. Вслепую нажав кнопку, он уставился на экран.
Лайм выпал из его руки и покатился по полу, подпрыгивая на укушенном бочке. Дима с вытаращенными от ужаса глазами смотрел на скрюченное мертвое тело фанатки, осознавая, что ничего еще не кончилось.
Все только начинается.Сгорбившись над снимками, Инна обхватила голову руками так, словно хотела ее раздавить.
Егор, сидевший на подоконнике, курил и пускал кольца в потолок.
Лицо его было отрешенным и мертвым, как будто на снимках была вовсе не незнакомая фанатка, а он сам. Дима вертелся на кресле и грыз ногти.
Снимков было несколько – смазанных, отвратительного качества, на которых и разобрать что-либо было невозможно.
Серый пейзаж, тьма и высвеченные, карикатурные фигуры, как будто слившиеся в объятиях…
Та, что побольше, тащит во мрак маленькую.
Отчетливо видна машина, вот только номера не разобрать. Еще на двух фотографиях машин уже две, и фигур снова две, потому что на месте происшествия появилось новое лицо.
И снова видна машина.
На самой темной виднелось два черных пятна в движении: серая линия движущейся машины с белыми искрами фар и черная клякса человеческого тела, отлетавшего от удара в сторону.
Фото с покойницей было четким, цветным и крупным, снятым с близкого расстояния.
– Как, ну скажи, как вы умудрились во все это вляпаться?! – застонала Инна. Дима уставился в пол и не ответил, и тогда она повернулась к Егору, сидевшему у нее за спиной:
– Ну ладно он, но ты-то?
– А мне надо было его там бросить? – ехидно осведомился Егор.
Дима вдохнул, чтобы возмутиться. Ему не нравилось, что Инна и Егор говорят так, словно его тут нет, но, подумав, он от своей идеи отказался.
Ноготь безымянного пальца был обгрызен до мяса, и Дима взялся за средний…
Ему хотелось, чтобы его жалели.
В конце концов, в этой истории он пострадал куда больше Егора, и уж точно переживал сильнее Инны!
О погибшей девушке Дима не думал. В конце концов, она сама полезла под колеса, никто ее не просил…