– Марусь, ну чего ты так раскочегарилась? – лениво протянул Петя. – Ну, не этот концерт, так следующий, делов-то. Давай, иди ко мне…
– Я тебе не шалава подзаборная, чтобы по первому свистку в койку прыгать, – прошипела Марина.
Петя презрительно скривился:
– Да? А кто ты?
Марина, которая в этот момент раскопала под простынями свои трусики и пыталась натянуть их, запуталась в тоненьких полосочках кружев и едва не свалилась.
– Что ты сказал? – недоверчиво произнесла она.
– Я не сказал, я спросил: кто ты? Не шалава? Орлеанская девственница? Со мной трахаешься, у Ашота отсасываешь… Кому ты еще давала? Кажется, звуковику, верно? Я понимаю, что это все ради искусства, как иначе?! Только дела это не меняет. Шалава ты и есть. С кем угодно готова лечь, лишь бы на кочку повыше вскарабкаться.
– Замолчи! – завизжала Марина. – Заткни свое хайло, козел! Урод!..
– На себя посмотри…
– Пошел вон отсюда, скотина! Если ты думаешь, что я позволю к себе хоть пальцем теперь прикоснуться, то ты очень и очень… да… очень и очень!
– Ну-ну? – подбодрил ее Петя. – Что я – «очень и очень»?
От волнения и злости она никак не могла подобрать нужное слово.
Вечно с ней так!
Стоит разволноваться, и слова застревают в голове, особенно если на нее смотрят в упор, как этот…
Ишь, развалился на кровати и скалится…
Марина зло дернула трусики, и материя затрещала у нее под пальцами.
– Сегодня же скажу Ашоту, что хочу другого продюсера, – прошипела она с яростью.
Петя пожал худыми плечами:
– Ну, скажи.
– А завтра же тебя тут не будет. Поедешь обратно в Кировскую филармонию, будешь там бабкам водевили ставить.
Петя даже бровью не повел. Презрительная улыбка не сходила с его губ.
Марина схватила кофточку и натянула ее прямо на голое тело.
– Чего разлегся? – прикрикнула она. – Я же сказала: убирайся!
– Дорогая, – усмехнулся Петя. – Это мой номер.
Блин!!!
Марина хотела сказать ему что-нибудь гадкое, но все угрозы уже были высказаны.
Ей нечего было добавить, и потому она, натянув джинсы, сунула ноги в туфли и гордо вышла в коридор, громко хлопнув дверью.
Вышколенная секретарша невозмутимо сообщила, что на улице ждет такси.
И как только умудрилась узнать, когда Марина захочет уйти?
Подслушивала, что ли?
Взглянув на ее гладкую, как яйцо, физиономию, Марина подумала, что в глубине души секретарша Ашота презирает ее.
К горлу подступила тошнота, и Марина сглотнула, заставив провалиться подступивший комок.
Он рухнул в желудок, как утюг.
Секретарша смотрела на нее внимательно, как верный дрессированный пудель.
Ну и пожалуйста!
Усевшись на заднее сиденье желтой «Волги», Марина всхлипнула, но потом, подумав, что плакать перед плебеем-шофером восходящей звезде не пристало, вытерла слезы рукавом.
Настроение было препоганым.
Глядя в окно на пролетавшую мимо Москву, Марина мрачно размышляла о своей жизни.
Не так она представляла свою карьеру.
Не так.Ашот отказался избавить ее от Пети, что несколько удивило и разозлило ее.
В глубине души Марина надеялась, что теперь, когда она регулярно одаривает Адамяна своей благосклонностью, он будет потакать ее капризам.
Однако Ашот вел бизнес железной рукой и на корню пресек все попытки избавиться от Петра.
От злости Марина едва не сообщила, что Петя регулярно спит с ней, но потом прикусила язык.
Возможно, Ашот давно знает об этом от того же Крапивина и в глубине души потешается над ней. Хотя вполне возможно, что они оба смеются, обсуждая, насколько хороша она в постели.
Скоты!
Концерты, почти ежедневные, быстро перестали радовать. Да и что это были за концерты?!
Большой сцены ей пока не давали, очень редко удавалось выступить в «сборных солянках», на разогреве у состоявшихся звезд, где-то в начале, когда площадки еще полупусты, а народ трезв и вял. Отпев одну или две песни, Марина уходила под жидкие аплодисменты. Народ ждал звезд, на восходящих старлеток реагировал плохо…
Но куда хуже были сольники в камерной атмосфере ресторанов, а иногда даже саун, где ей, потной от страха и омерзения, под аккомпанемент минусовки, звучащей из музыкального центра, приходилось выступать перед жирными, лысеющими мужиками.
В лучшем случае она уходила под звук собственных каблуков, а в худшем…
Об этом ей вспоминать не хотелось.
Пару раз отвертеться не удалось, и Марина вкусила всех «прелестей новой жизни»…
Денег тоже не хватало.
Что она зарабатывала?
Слезки…
За выход больше сотни долларов ей не давали, за концерт – двести-триста максимум.
Даже когда она жила с Залевским, денег было больше.Разрыв с ним прошел болезненно в прямом и переносном смысле.
Он вернулся со съемок в неурочное время, мятый, пьяный, с налившимися кровью глазами, уселся напротив с бутылкой пива и посмотрел на Марину с заметным отвращением.
Безошибочно определив его настроение, она насторожилась.
– Говорят, ты в певицы подалась? – ядовито произнес он.
Марина съежилась.
Этот тон она знала хорошо.Даже слишком хорошо.
Была бы возможность отступить – забилась бы в щель, чтобы переждать надвигающийся ураган, а потом улестила бы, отвлекла…
Вот только бежать было некуда.
Она попыталась встать, но Залевский схватил ее за руку так, что она зашипела от боли, как кошка, и толкнул в кресло.
– Мне же больно! – всхлипнула она.
– Больно ей… Я тебя спрашиваю: ты что, на эстраду намылилась?
Марина потерла руку, на которой выступило красное пятно, и запальчиво воскликнула:
– Ну а что такого? Я ведь тоже хочу сделать карьеру. У меня неплохие данные для вокала, и потом…
Она не договорила.
Залевский легко, без замаха, тыльной стороной ладони ударил ее по лицу.
В последний момент Марина успела отшатнуться, и потому он задел ее лишь кончиками пальцев.
Тем не менее она схватилась за щеку и привычно заканючила, надеясь, что Залевский оставит ее в покое.
– С Ашотиком е…ся? – ласково поинтересовался Залевский. – Молодец! Давай, по стопам подружки топай. Ашотик хороший, добрый. Он тебя тоже в порнушку пристроит, если уже не пристроил. Ну, что, договор подписала?