Теперь на Марину смотрели все. Эти совиные, немигающие взоры сводили ее с ума. Девицы не выглядели дружелюбными. От них наверняка можно было ждать чего угодно.
– Ты кто? – требовательно повторила девица. – На Резо работаешь?
Марина снова не ответила. Тогда девица легко соскочила с нар и подошла ближе, оглядывая ее с недоумением. Разглядев ее сбитые колени и рваные колготки, она присвистнула:
– Не хило тебя менты отоварили! Ты как на нашем месте оказалась?
Марина молчала, угрюмо уставившись в пол.
От холода и шока ее начало трясти так, что зубы выбивали барабанную дробь. Тени мотыльков, а может, летучих мышей-вампиров продолжали кружиться…
Девица смотрела с сомнением, словно раздумывала: продолжить допрос мирно или на всякий случай дать неизвестной девке в зубы?
Замок лязгнул в тот момент, когда девица с угрожающим видом двинулась к Марине, а та инстинктивно закрыла лицо руками.
– Михайлова, на выход! – грозно приказал милиционер. Марина не сразу сообразила, что Михайлова – это она, а потом опрометью бросилась прочь из душного смрада камеры.
Девица проводила ее холодным взглядом и, криво усмехнувшись, полезла на нары.– Ты какая-то загруженная сегодня, – рассеянно констатировала Лена, томясь в длинной очереди. – Блин, вот народу приперло. Сидели бы дома, в тепле и сухости…
– Угу, – буркнула Марина, передернув озябшими плечами.
После двух кошмарных дней ей постоянно было холодно.
В куртке были не карманы, а издевательство: мелкие, узкие, ладони в них полностью не помещались, даже мелочь – и та выпадала. Потому Марина носила телефон на шнурке или в сумке, а мелочь и проездные – в нагрудном кармане. Но ведь в нагрудный руки не засунешь…
– Блин, чего они так долго? – раздраженно спросила Лена. – На всякий случай запомни: в первые ряды не лезь, а то примелькаемся! Тогда нас пускать перестанут.
Марине казалось, что лучше уж пусть тебя один раз заметят, чтобы прославиться сразу, чем всю жизнь сидеть серой мышью в углу да еще постоянно менять внешний вид, чтобы не попасть в категорию «профессиональных зрителей». Таких редакторы действительно не очень любили и гнали из кадра. Но не признать Ленкину правоту она не могла.
– О, пошло дело, – обрадовалась Лена. – Сейчас они нас быстренько осмотрят и пустят внутрь… Кстати, ты так и не рассказала, где пропадала два дня. Я Лехе звонила, он вроде как на свадьбе был. Где тусила-то?
Марина предпочла сделать вид, что не расслышала.
В самом деле, не рассказывать же… До сих пор, когда она вспоминала прошедшее, ее передергивало, особенно когда мерещилось холодное острое лезвие, прижатое к щеке.
Дежурный опер, к которому ее привели из камеры, посмотрел на жалкую фигурку без особого интереса, мотнул головой на стул и начал вдумчиво изучать документы.
– Михайлова Марина Максимовна, – медленно произнес он. – Из городу Челябинску. Так-так-так, проживаем где? Где регистрация? Ага… вот…
Опер комично произносил слова, словно казался стараться менее официальным, а может, просто забавлялся. Марина молчала, стараясь унять дрожь в коленях.
– И что это мы, Марина Максимовна, мало того, что всяким непотребством занимаемся, так еще и хулиганим? Зачем милиционеров побили, а?
– Я не била, – буркнула она.
– А кто бил? Пушкин? У меня вот в протоколе сказано: «Во время задержания набросилась на сотрудника, находящегося при исполнении»… Что же это ты, Марина Максимовна, себя так ведешь? Подружки твои куда скромнее. Или ты первачом и еще не поняла, как себя надо вести с правоохранительными органами?
– К-какие подружки? – икнула она.
Опер скривился.
– Ты мне тут ваньку-то не валяй. Под кем ходишь? – вдруг рявкнул он.
– Что? – пролепетала она, чувствуя, что глаза наливаются слезами.
– Сутенер твой кто?
Марина задрожала еще больше.
– Я не проститутка, – сказала она тихим голосом.
– А кто? – ядовито поинтересовался опер. – Доктор наук?
– Я певица.
– А я о чем, – усмехнулся опер. – Певицы, они ж такие… Ты мне, рыба моя, скажи, зачем Петровича нашего побила?
– Не била я его. Шла мимо, а он за руку схватил, я испугалась…
– Чего ж ты испугалась? – удивился опер. – Петрович у нас совершенно безобидный дядька, лучший друг женщин и детей позднего пионерского возраста. И, кстати, откуда это певицу несло, да еще в таком виде?
Она перевела взгляд на свои ободранные коленки и вдруг, вспомнив взгляд зеленых раскосых глаз, почувствовала, как в голову ударила волна паники и отвращения, а следом вторым приливом принесло страх, смытый адреналином. Горло перехватило спазмом. Она часто-часто заморгала, стараясь сдержать слезы, но не смогла. Перед глазами поплыли разноцветные круги. Марина разрыдалась и сползла на пол, уткнувшись лицом в колени.
– Ты чего это? – рявкнул опер. – Ты брось мне тут истерики закатывать! А ну, вставай!
Он подбежал к ней и, схватив за руку, попытался поднять, но это прикосновение напугало Марину еще больше. Она завизжала так, что опер с перепугу попятился, опрокинул стул и замер, не зная, как реагировать.
– Ну… ты это… ты чего? – повторил он мягче и, подойдя ближе, присел на корточки и прикоснулся к волосам. Она шарахнулась в сторону, вжавшись в угол:
– Н-не трогайте меня!
– Да успокойся ты, никто тебя не трогает…
Он снял трубку и что-то вполголоса проговорил. Всхлипывающая Марина не разобрала ни слова. Поджав ноги к подбородку, она закрыла лицо руками. Дверь открылась, впустив пузатого мужичка с чемоданчиком в руках.
– Ну, чего тут у тебя? – миролюбиво спросил он у опера. Тот мотнул головой в сторону Марины:
– Да вон, истерика… Орет, плачет. Петровича побила.
– А мы щас укольчик, и все пройдет, – спокойно ответил толстячок и открыл чемоданчик. – Да, милая?
Марина сжалась в углу и как завороженная смотрела на приближающегося к ней мужчину со шприцем в руках. Паника подступила к горлу. Толстячок миролюбиво улыбался, разглядывая ее, а потом его взгляд скользнул куда-то вниз, к ногам. Улыбка сползла с его лица, он нахмурился.
– Леня, – сказал он. – А вы девочку где подобрали?
– Да на углу, когда на шалав облаву делали, – раздосадованно сказал опер. – А что?
– Да что-то мне ее вид не нравится. Девочка-то давно на панели?
– А я знаю?! Я ее еще и не допрашивал толком, она сразу реветь начала. Говорит, что певица и вообще мимо шла.
Пузатый мужичок отложил шприц, присел рядом с Мариной и заглянул в глаза. Она тряслась, стараясь вжаться в стену так, чтобы раствориться в ней без остатка. Все мужчины на земле в этот день стали ее врагами.