– А вам случайно неизвестно, кто это? – спросил подозрительно Флеминг.
Хабермайер взял у него из рук письмо, но перечитывать не стал. Зажал листок между ладонями, сложенными, как для молитвы. Закрыл глаза и застыл.
Господин Романо и Флеминг переглянулись. Флеминг иронически вздернул бровь. Хабермайер разжал ладони, и листок выскользнул на стол.
– Человек, написавший письмо, сказал правду, – сказал он.
– А пирамида? – спросил господин Романо. – Пирамида подлинная?
– Во всяком случае, это та самая, которая пролежала в шкатулке почти сто лет. А насчет подлинности… – Хабермайер снова взял пирамиду, с силой сжал в кулаке. – Не знаю, Джузеппе. Я ничего не чувствую.
– Может, батарейки сели, – предположил Флеминг.
Господин Романо только взглянул на него и промолчал.
– Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам… – негромко сказал Хабермайер. – Поздравляю, Джузеппе, ваша коллекция раритетов пополнилась еще одним экспонатом.
– И можно поставить точку в истории Софи Якушкиной, – прибавил Флеминг.
– А Галерейный Призрак? – спросил господин Романо, глядя на Хабермайера. – Кто он?
Хабермайер рассмеялся:
– Кто он, Джузеппе?
– Если бы я знал…
– Я тоже не знаю, – сказал Хабермайер. – Могу сказать лишь одно: это не чужой вам человек.
– Что значит – не чужой?
– Вы имеете в виду, такой же любитель приключений? – уточнил крючкотвор Флеминг.
И снова Хабермайер рассмеялся и пожал плечами.
– А пирамида? – настаивал господин Романо. – Может, ее можно как-нибудь… активировать? Воздействовать электрическим током или… еще как-нибудь?
– Покажите ее специалистам, – посоветовал Хабермайер. – Но я почему-то думаю, что…
– Что? Вы думаете, это… не та? – выдохнул господин Романо.
– Не обязательно. Может, и та, – успокоил его Хабермайер. – С клинописных табличек. Но я думаю, что… как сказал Флеминг, заряд закончился. Она же старушка, эта пирамида. Все в мире кончается когда-нибудь, Джузеппе, вы же знаете. А возможно, те, кому она принадлежала, забрали свой дар обратно, прекратив связь, так сказать. («Прикрыли лавочку», – вполголоса заметил Флеминг.) – Хабермайер помолчал, потом добавил, желая подбодрить расстроенного господина Романо: – Но, кто знает, может, в один прекрасный день ваша пирамида оживет. Терпение, Джузеппе, терпение, мой друг…
– Тут еще что-то есть, – сказал вдруг Флеминг, запуская пальцы в конверт и вытаскивая оттуда крошечный сверток из белой шелковистой бумаги, перевязанный тонкой металлической проволочкой.
– Что это? – спросил удивленно господин Романо, и глаза его загорелись. – Дай!
– Последнее прости от нашего Призрака, – ответил Флеминг, протягивая ему сверток.
Господин Романо нетерпеливо надорвал тонкую бумагу, и на свет появилась жемчужная подвеска неправильной грушевидной формы в золотом колпачке. В петельку на колпачке была продета тонкая золотая цепочка.
Мужчины переглянулись. Господин Романо поднял подвеску за цепочку, и она, чуть раскачиваясь и сияя нежно перламутром, висела на его пальце.
– Что это? – повторил господин Романо.
– По-моему, жемчужина, – ответил ему Хабермайер. – Причем очень старая. А цепочка новая. А все вместе значит, что Призрак хочет, чтобы вы ее надели… Подарок, я думаю.
– С какой стати?
– Просит прощения, – сказал Флеминг. – Надевайте!
– Надеть? И не подумаю, – ответил господин Романо на предложение Флеминга надеть подвеску. – Неизвестно, где он ее взял.
– Резонно, – заметил Флеминг. – Может, одолжил в музее.
– Он не украл подвеску, – сказал вдруг Хабермайер. – Скорее, нашел.
– В шкатулке? Тогда почему она отдельно? – спросил Флеминг.
– В другом месте, – ответил Хабермайер. – В холодном, темном, сыром месте.
– Откуда вы знаете? – не поверил господин Романо.
– Я так чувствую, – ответил Хабермайер, улыбаясь, и было непонятно, серьезно он говорит или шутит…
* * *
Бурный день завершился такой же бурной ночью. Но ночная буря не была никоим образом связана ни с пирамидой, ни с Галерейным Призраком, о котором господин Романо думал весь день.
Но обо всем по порядку.
Ночью в номер господина Романо пришла Аррьета. Впрочем, «пришла» – мягко сказано. Аррьета распахнула дверь, не постучавшись, и ракетой влетела в комнату. Грудь ее бурно вздымалась, полы длинного шелкового халата, не поспевая за хозяйкой, крыльями неслись сзади. Она остановилась как вкопанная перед диваном, на котором отдыхал господин Романо.
– Ты спишь, Беппо? – спросила она, хотя прекрасно видела, что тот читает.
– Ты пришла пожелать мне спокойной ночи? – спросил господин Романо, откладывая на тумбочку томик мемуаров.
– Нет, Беппо! – Аррьета раздувала ноздри, в голосе ее слышались грозовые нотки, предвещавшие ураган. – Я не собираюсь желать тебе спокойной ночи! Я пришла наконец сказать тебе то, что давно собиралась сказать!
Господин Романо молча ожидал продолжения. В знак смирения и готовности слушать он даже сложил руки на груди, представляя себе, что лежит в гробу. Даже глаза закрыл.
– Я больше не хочу тебя, Джузеппе Романо! – заявила Аррьета, и звук ее голоса напоминал рык львицы на охоте. Или раскат грома. – Я заявляю перед Богом и людьми, Джузеппе Романо, что пришел час, и я покидаю тебя! – Она сделала небольшую паузу, чтобы перевести дух. – Не вздумай меня останавливать! Меня уже никто не остановит. – Она снова сделала паузу, давая возможность господину Романо достойно ответить, но он этой возможностью, к разочарованию Аррьеты, не воспользовался. – Я отдала тебе мою любовь, я готова была следовать за тобой в преисподнюю, и ты пользовался этим, Джузеппе Романо! Ты увел меня из дома – молодую, глупую, влюбленную в тебя девочку, и ничего не дал взамен!
Любил ли ты меня, Джузеппе Романо? – вопрошала Аррьета горько, прижимая правую руку к сердцу. – Не знаю! Я ни разу не спросила тебя об этом. А ты ни разу не сказал! Ни разу! Ты был богом, я смотрела на тебя снизу вверх, с восторгом ловя каждое твое слово, каждый твой взгляд и каждый жест!
Я даже не спрашиваю, Джузеппе Романо, почему ты не женился на мне. Почему не позволил родить тебе сына. Не спрашиваю, потому что мне это уже не интересно!
Ты пользовался моим телой, Джузеппе Романо, ты сжег мою душу, но сейчас я говорю: «Хватит!» Я, Аррьета, бросаю тебя, Джузеппе Романо, и мне все равно, что с тобой станет дальше!
Бог все видит, Джузеппе! За твои нечестивые поступки он лишил тебя ног. За все мои слезы, страдания, ревность, бессонные ночи! Теперь ты лишаешься не только меня, ты лишаешься верного друга, Клермона, которого ты в своем ослеплении выгнал на улицу как последнюю собаку.