Ну и балбес попался Форду журналист, балбес и балаболка. Такого раскрутить на небольшой незаметный допрос – пара пустяков. Особенно такому специалисту, как Колоухин. Ненавязчиво так, легонько подталкивает, вопросы даже не задает, намекает, обозначает… И, что показательно, о себе – ни слова. Но Мишка Лукаш этого не замечает, смотрит радостно по сторонам, руками машет, как только инфоблок не уронил на пол до сих пор? И болтает-болтает-болтает…
А дверей в комнате, кроме входной, две. И обе закрыты. Одна, та, что слева от дивана, похоже, ведет в коридорчик, а вот другая, та, что справа, в комнату. Как бы не в кабинет. В домике с той стороны три окна по стене. Одно окно здесь, за спиной у хозяина дома, а еще два – в комнате там, за дверью. И тень как-то неудачно скользит в щели под дверью. Даже не скользит, а мелькнула. Приблизилась и замерла. Словно кто-то из глубины помещения подошел к двери и застыл возле стены, прислушиваясь к разговору в соседней комнате.
А еще он может быть не один, сказал как бы между прочим Петрович. С помощниками может быть. С одним, двумя, а то и тремя… Если он предусматривал уход на крайний случай, то мог прикормить несколько аборигенов. Местных или живущих неподалеку… Такие, как он, очень пекутся о своей безопасности. Привычка у них такая…
– А у вас собака? – с радостной улыбкой спросил вдруг Лукаш.
– Нет, а что?
– Ну, показалось, что там, за дверью, что-то стукнуло.
– Сквозняк, наверное… – сказал генерал.
– Сквозняк, конечно, – согласился Лукаш. – Значит, вы тут два года живете?
– Два, – коротко кивнул генерал.
– А переехали откуда, простите?
– Из Сиэтла, – ответил генерал. – Я преподавал в университете.
– Правда? А мне показалось, что вы военный. Или вы служили все-таки?
– Показалось. Мне даже в Канаде пришлось пожить, пока война во Вьетнаме закончилась. Я – пацифист, знаете ли… – генерал счел нужным развести руками, демонстрируя, что ему очень жаль, что не смог оправдать ожиданий русского журналиста. – Я всего лишь преподаватель социологии.
– Социологии? – обрадовался Лукаш. – Это же здорово! Это же мне повезло! А я ломал голову – с кем пообщаться на тему нынешнего положения в Америке. Все эти комиссии, ловля военных преступников, возмещение ущерба Японии по поводу Хиросимы и Нагасаки… Вы, кстати, как к этому относитесь? Должны Штаты выплачивать компенсации?
– Ну… – протянул генерал.
– А эта история с индейскими территориями? Нет, историческую справедливость восстанавливать, конечно, нужно, но всему должен быть предел… Так, глядишь, всю землю Штатов вам придется отдать… – журналиста Лукаша охватили неподдельные азарт и восторг. Он искал интервью, а нашел консультанта. – И то, что вы бросили преподавательскую деятельность и уехали в глушь – это просто так или тенденция? Общеамериканская тенденция? Ведь говорят, что крупные города Америки за небольшим исключением обречены на вымирание… Вот, к примеру, что творится в Нью-Йорке! Нет законов, нет порядка, а есть сплошное насилие на какой угодно почве – от религиозной до этнической. Я сам не бывал в Нью-Йорке, но разговаривал со знающими людьми…
«Чертов диван, – подумал Лукаш со злостью. – Не нужно было на него садиться, нужно было сослаться на то, что несколько часов ехал сидя в машине. Но тогда и разговор бы пошел по-другому… А так…
А так, между прочим, он все равно идет как-то не так. Что-то в разговоре неправильное… неестественное. И ладно, если бы неестественность эта объяснялась тем, что генерал играет роль профессора и сбился с текста. Но ведь и для генерала, прикидывающегося профессором, Колоухин как-то странно себя ведет».
Он быстренько прокачал собеседника, провел блиц-опрос, получил информацию и должен был прийти к каким-то выводам. Поверил? Значит, должен был включить профессора. Начать рассуждать по поводу нынешнего положения Америки, всячески демонстрируя вживание в образ. Профессору социологии дай только тему для рассуждений. А Форд не спешит. Не поверил? Насторожился? Тем более должен был активно работать, вводя в заблуждение и все такое…
Вообще он не должен был соглашаться на интервью. Как можно соглашаться на интервью, если журналист может сфоткать его своим инфоблоком или еще каким гаджетом, потом поместить снимок в Сеть. Нельзя попадать генералу в Сеть, генерала ищут, на фотку отреагируют мгновенно, пришлют ребят… Значит, не боится Олег Данилович разглашения своего псевдонима и разоблачения своего инкогнито. Или, что вероятнее, уверен – никуда фотка не попадет. А это возможно только при одном условии – журналист никуда из города не денется. Но это, опять-таки, снова срыв всех покровов с личности Джеймса Форда перед шерифом. И журналиста наверняка хватятся в Вашингтоне, он ведь маршрут свой зарегистрировал, если не у американцев, то в штабе миротворческого корпуса. В русском посольстве, в конце концов.
Гораздо проще и безопаснее было бы просто не встречаться с журналистом. Уклониться. Сказать шерифу, что не хочется никого видеть. И все. А так…
Какая неприятная ситуация для генерала Колоухина! Зачем генерал решил встретиться с журналистом? Или выбора у генерала не было? Хреново, наверное, сейчас на душе у Олега Даниловича, мысли разные в голову лезут неприятные. Но ведь держится старая сволочь, вежливо кивает и даже, кажется, улыбается в нужных местах.
«Раскачивать его нужно энергично, – напутствовал Петрович. – Если дашь послабление – придется потом разгребать дерьмо. Ты же не хочешь разгребать дерьмо, Миша?»
«Не хочу», – подумал Лукаш.
– У вас, простите, кофе нет? – спросил Лукаш, неожиданно прервав свой рассказ о последнем посещении Пентагона. История была дежурная, но забавная. Когда Лукаш ее рассказывал вновь прибывшим в Зеленую Зону, те откровенно ржали. Американцы, услышав ее, старательно переводили разговор на другую тему.
Возле самого Вашингтона, через реку, но на территории уже штата Вирджиния, неподалеку от Пентагона, имел место быть мемориал морской пехоты США. Большинство иностранцев отчего-то были искренне уверены, что знаменитый памятник морпехам, тот, что с наклонным древком и настоящим знаменем, находится на Арлингтонском кладбище. А он, формально, даже не в столице Штатов. И почти год назад кто-то из миротворцев по пьяному делу решил, что флаг его родины будет смотреться на этом памятнике органичнее, чем этот звездно-полосатый матрац. И флаг был радостно поднят. Поначалу чуть не возник скандал, местные ветераны чего-то там возмущенно писали и кричали, но кто будет обращать внимание на такие мелочи, как истерику престарелых пиндосов?
А для ребят, приехавших в Штаты со всего мира, – развлечение. Очень бодрит и мобилизует. За год борьба за право поднять свой флаг превратилась в традицию, обросла всяческими правилами. Дольше двух недель подряд один флаг не может реять над символом победы и американского мужества, каждые две недели происходили схватки между соискателями – по десять человек от страны, без оружия и смертоубийства, попарно. Четвертьфинал, полуфинал, финал, со ставками, букмекерами и поддержкой болельщиков. Сейчас там висит белый флаг с красным кругом посередине, японцы в прошлое воскресенье победили немцев и теперь ужасно горды собой…