Вот только в этот раз, как бы меня это ни злило, я должен был согласиться с тем, что сестра права. Моника откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди.
– Микки, какого черта ты здесь рассиживаешь?
– Потому что я тупой парень, который не может решить, как спасти свою жизнь?
Сестра покачала головой.
– О нет, – сказала она и улыбнулась. – Ты принял решение. Ты слишком тупой, чтобы понять это.
Впервые в сознательном возрасте я не стал подыскивать наиболее выгодный вариант перелета: не соотносил расстояние между кресел с ценой на билет или призовые мили с качеством подаваемой в полете еды. Я просто забронировал место на ближайший рейс в Сидней. А потом, даже толком ничего не обдумав, сложил в чемодан все самое необходимое, и сестра отвезла меня в аэропорт.
– Все хорошо, – сказала Моника, когда мы стояли у секции сдачи багажа, и чуть ли не с любовью поправила лацканы моего пиджака. – Правда. Ты все правильно делаешь.
– Она не захочет со мной разговаривать, – сказал я.
– Тогда, мой маленький Микки, тебе придется над этим поработать.
В полете я все больше и больше нервничал. Когда мы сели на дозаправку в Гонконге, нервы у меня расшалились так, что это уже никак нельзя было списать на смену часовых поясов. Я пытался думать о том, что скажу ей при встрече, но любой вариант начала разговора получался неадекватным. Вообще-то, само мое присутствие было бы там неуместным. Моника осталась в тысячах миль позади, и мои смутные мечты о страстной встрече таяли, как след от самолета в голубом небе.
Я не выполнил данное Кэтлин обещание, не остановил застройку. Проект набирал скорость. Несмотря на мои чувства к Лизе, я все еще оставался, как она меня назвала, двуличной свиньей. Порвал бы я с Ванессой, если бы она не прочла сообщение от Тины и сама не порвала со мной? Можно было успокаивать себя тем, что мы все равно рано или поздно расстались бы, но если я не мог разобраться в себе, как я мог быть уверен в том, что это абсолютная правда?
Слова, которые я репетировал для встречи с Лизой, тонули в хоре других голосов.
Голос Ханны как серебряный колокольчик: «Майк, почему ты нас обманывал?» Потом ее мама обвиняла меня в том, что все, что я говорил, было ложью. Я вспоминал лицо Ванессы, когда она прочитала сообщение в моем телефоне, и понимал, что больше не хочу причинить еще кому-то такую боль.
Сидя в самолете, который летел на восток, я еще до того, как закончился первый фильм, обнаружил, что сам не знаю, что делаю. Вряд ли можно было надеяться на то, что Кэтлин и Лиза захотят принять мою помощь. Пусть даже я знал, что следует предпринять, чтобы противостоять застройке. В городе не было людей, которые радовались бы встрече со мной, так что я даже не предполагал, где остановиться.
Сестра предупреждала меня, что лучше воздержаться, но я все равно весь полет пил, потому что только так мог расслабиться, ну и руки надо было чем-то занять. Иногда я проваливался в сон, и чем ближе мы были к цели, тем сильнее у меня крутило кишки от внутреннего напряжения.
Спустя примерно тридцать часов я вышел из взятой напрокат машины, на которой приехал из Сиднея в Сильвер-Бей. Я стоял на ярком солнце и изо всех сил старался побороть в себе желание забраться обратно в машину и уехать в аэропорт.
Единственный раз я видел, как плачет моя мама, это когда она бросила в голову папе заветную фарфоровую статуэтку пастушки. Пастушка, естественно, разбилась – никакая фарфоровая статуэтка не выживет после такого броска. Но мама после того броска опустилась на пол и, бережно собрав осколки, заплакала, как будто случайно стала свидетелем какой-то страшной автокатастрофы. Помню, я стоял тогда в дверях, меня потрясла такая несвойственная для мамы реакция, мне было неприятно. Отец находился рядом с диваном и молчал. Висок у него был в крови. Со стороны казалось, что он готов признать свою вину в том, что случилось.
У отца была небольшая инжиниринговая фирма, родители управляли ей в стиле хиппи: каждый имел право голоса и доход старались делить справедливо. Удивительно, но десять лет дела у фирмы шли очень даже хорошо. Фирма росла, у родителей появился коммерческий энтузиазм, и они решили открыть второе предприятие в часе езды от первого. В связи с этим нам тоже надо было переехать. Родители вложили все свои деньги в бизнес и поэтому очень обрадовались, когда нашли большой загородный дом за весьма скромную ренту, а скромной она была, потому что дом был в плачевном состоянии. Система горячего водоснабжения работала как хотела, и половина комнат из-за сырости была непригодна для жилья, но в те времена такие дома не были редкостью, а центральное отопление не считалось необходимым условием для жизни. Мы прожили в том доме пять лет, и мы с сестрой любили его. Мы бродили по дому, как по лесу, разбивали лагерь в необжитом крыле, и нас совсем не волновала расползающаяся по стенам плесень и то, что приспособленных под жилье комнат становилось все меньше. Мои родители были слишком заняты на работе, поэтому сделали только минимальный ремонт.
В итоге владельцы дома объявили однажды, что не собираются продлевать договор аренды. Отец решил: не беда, – видимо, родители уже были готовы купить собственное жилье.
Но потом они наткнулись на так называемый мелкий шрифт (важная информация, напечатанная мелким шрифтом на неприметном месте в контракте, полисе и т. п.). Оказалось, что отец подписал пункт «обновление и ремонт». Получалось, что он согласился восстановить дом до того состояния, в котором он не был уже несколько десятков лет.
– Это же смешно, – возмущался отец. – Когда мы въехали, этот дом был практически непригоден для жилья.
Но адвокат в ответ просто указал ему на мелкий шрифт и сказал, что отцу надо было внимательнее читать договор. Ему следовало сделать фотографии дома, чтобы зафиксировать состояние жилища на начало аренды, а спорить с напечатанным и подписанным бессмысленно. Адвокат огласил сумму, которая требовалась на ремонт дома, и мои родители поняли, что разорены. Статуэтка пастушки пострадала первой.
Мы переехали в мрачный маленький дом. Теперь у нас с сестрой была одна спальня на двоих, нас перевели в школу, которая нам не нравилась, и мы несколько лет кряду проводили каникулы в одолженном у кого-нибудь трейлере в недорогих приморских городках. И все эти годы фарфоровая статуэтка была для меня символом того, что может случиться, когда сталкиваешься с мошенниками, когда не ты контролируешь сделку и если веришь, что люди по природе своей честны.
Теперь я смотрю на вещи иначе.
Отец восстановил свое дело, выработал эффективную стратегию и создал еще более удачную компанию. Возможно, из-за тех первых в нашей жизни потерь мы с сестрой выросли гибкими и целеустремленными.
Наши родители продолжали жить вместе. Пастушку с огромным трудом склеили и вернули на каминную полку.
– Это нам всем урок, мелочи тоже бывают важны, – сказала как-то мама, с любовью поглаживая трещинки на статуэтке.