— Вы направляетесь в Вирджинию, — сказала женщина.
— Вам известен номер моей социальной страховки? — поинтересовался Ричер.
— Доктор сказал жене, что вы были военным полицейским.
— Да, был. Сейчас я в отставке.
— Так кто же вы теперь?
— Голодный человек.
— Завтрака здесь нет.
— А где есть?
— В часе езды к югу находится кафе. В городе. Там полицейские округа пьют кофе и едят пончики.
— Потрясающе.
Горничная отступила на шаг и взяла чистое белье из тележки. Две простыни и наволочки.
— Сколько вам платит Винсент? — спросил Ричер.
— Минимальная заработная плата, — ответила она. — Это все, что он может себе позволить.
— Я заплачу больше, если вы приготовите мне завтрак.
— Где?
— У вас дома.
— Слишком рискованно.
— Почему? Вы плохо готовите?
По ее губам промелькнула быстрая улыбка.
— А вы даете щедрые чаевые?
— Если кофе хорош.
— Я пользуюсь кофейником моей матери.
— И у нее получался вкусный кофе?
— Лучше не бывает.
— Тогда договорились.
— Я не знаю, — сказала женщина.
— Они не станут обыскивать дома. Дунканы рассчитывают найти меня на открытой местности.
— А когда у них не получится?
— Вам не о чем тревожиться. К этому времени меня здесь уже не будет. Я люблю завтрак не меньше других людей, но мне не требуется несколько часов, чтобы его съесть.
С минуту женщина колебалась, держа чистую белую наволочку у груди как знак, или флаг, или защиту.
— Ладно, — наконец кивнула она.
В четырехстах пятидесяти милях севернее рассвет наступал немного позднее. Серый грузовой автофургон, весь в каплях утренней росы, стоял на песчаной дорожке, скрытый от посторонних глаз. Водитель проснулся в темноте, вылез из кабины и помочился возле дерева, потом выпил воды, съел шоколадный батончик, снова забрался в спальный мешок и стал смотреть, как сквозь хвою пробивается бледный утренний свет. Он знал, что в лучшем случае пробудет здесь день или два, в худшем — три или четыре. Однако он получит свою долю денег и развлечений, и оно того стоило.
Он был терпелив по природе.
И послушен.
…Ричер стоял посреди комнаты, горничная заканчивала уборку. Она аккуратно застелила кровать, поменяла полотенца, поставила в ванной комнате крошечную бутылочку шампуня и положила новый кусочек мыла. И вышла, чтобы подогнать свой пикап. Машина была старой, с ржавыми колесами и прогибающейся подвеской. Горничная объехала останки «Субару» и припарковала пикап так, что пассажирская дверь оказалась напротив двери номера, где провел ночь Ричер. Женщина внимательно проверила задние и передние колеса, потом немного помедлила. Джек видел, что ей хочется забыть о нем и уехать. Однако она поступила иначе, распахнула дверцу и махнула рукой — поторопись.
Ричер вышел из номера и сел в пикап.
— Если мы кого-нибудь встретим, вам нужно будет спрятаться, хорошо?
Ричер согласился, хотя понимал, что сделать это будет совсем непросто. Пикап был совсем небольшим. «Шевроле», грязный и пыльный внутри, старый пластик и винил, приборная доска оказалась рядом с его коленями, окошко в кузове практически упиралось в заднюю спинку сиденья.
— У вас есть сумка? — спросил он.
— А что?
— Я мог бы надеть ее на голову.
— Не смешно, — сказала она.
Пикап тронулся, старая передача сработала далеко не сразу, что-то затрещало в капоте, дырявый глушитель загрохотал, как у мотоцикла. Женщина свернула с парковки налево, проехала перекресток и направилась на юг. Других машин не было. После наступления рассвета земля вокруг казалась плоской и скучной до самого горизонта. Все вокруг покрывал белый иней. Над ними нависало высокое пустое небо. Через пять минут Ричер разглядел два старых строения на западе, покосившийся амбар и сарайчик, где он оставил грузовичок. Еще через три минуты они миновали дома Дунканов, одиноко стоящие на общей подъездной дорожке. Руки женщины крепче сжали руль, и Ричер заметил, что она скрестила пальцы. Грузовичок продолжал катить дальше, женщина постоянно посматривала в зеркало заднего вида. Только после того, как они удалились на милю от домов Дунканов, она облегченно вздохнула и расслабилась.
— Они всего лишь люди, — сказал Ричер. — Трое пожилых мужчин и костлявый мальчишка. Они не обладают магической силой.
— В них много зла, — ответила женщина.
Они сидели на кухне Джонаса Дункана и не спеша завтракали, дожидаясь, когда Джейкоб заговорит. Он собирался сделать заявление. Принять решение. Они узнали соответствующие признаки. Джейкоб не раз надолго задумывался, и его лицо принимало рассеянное выражение, а потом выдавал крупицы мудрости или анализ, который позволял добраться до самой сути вопроса, или предложение, убивавшее трех или четырех зайцев одним ударом. Поэтому они терпеливо ждали. Джонас и Джаспер наслаждались трапезой, Сет страдал — ему было трудно жевать. Из-под алюминиевой шины по лицу растеклись синяки. Он проснулся с двумя фингалами цвета гниющих груш.
Джейкоб положил нож и вилку, промокнул губы рукавом и сложил руки на груди.
— Мы должны задать себе вопрос, — сказал он.
Джонас был хозяином, поэтому ему принадлежало первое слово.
— Какой вопрос? — спросил он.
— Стоит ли поступиться достоинством и самоуважением ради благополучного исхода.
— В каком смысле?
— Мы имеем дело с провокацией и угрозой. Провокацию устроил незнакомец из мотеля, который начал принимать участие в вещах, не имеющих к нему ни малейшего отношения. Угроза исходит от нашего друга на юге, потерявшего терпение. Провокация требует мести, а угроза не должна была возникнуть. Нам не следовало гарантировать определенное время доставки. Однако это произошло, поэтому нам придется решать проблему, опираясь на то, что у нас есть. Не вызывает сомнений, что Сет поступил так, полагая, что действует в наших интересах.
— И как мы будем ее решать? — спросил Джонас.
— Сначала нужно подумать, как нам разобраться с незнакомцем из мотеля.
— Я хочу, чтобы он получил по полной, — сказал Сет.
— Мы все этого хотим, сынок. И мы попытались, не так ли? Однако у нас не получилось.
— И что, теперь мы его боимся?
— Немного, сынок. Мы потеряли трех парней. Глупо в такой ситуации не испытывать хотя бы некоторую тревогу. Мы ведь не дураки? Дунканов никто не может в этом упрекнуть. Отсюда и вопрос о самоуважении.