Директор «Сантехуюта» вздохнул и добавил еще пять купюр.
— Ты меня разве не понял? — начал показательно свирепеть Порховко.
— Это гуманитарный взнос…
— Да на хрена мне твой гуманитарный взнос!
— А что тебе нужно?
Главный редактор встал, прошелся по кабинету, как-то особенно задержавшись возле диплома «За честь и мужество». У Свирельникова появилось нехорошее предчувствие: или руководитель «Колокола» вдруг стал кристально честен, что маловероятно, или он — скорее всего — решил нагреть «Сантехуют» по-настоящему!
— Тут к нам побратимы из «Филадельфийского колокола» прилетали, — после пространного молчания начал Порховко. — Журналисты. Знаешь, по сравнению с моими писаками просто дебилы. Вообще удивительно тупая нация! Мы на пять голов выше! Но вот ты объясни: если мы такие умные, почему у нас всегда грязные сортиры? Даже на Красной площади! Почему они своих негров и индейцев приучили не гадить мимо? А мы, наследники Толстого и Достоевского, никак сами не научимся? Поверишь, просто готов был сквозь землю провалиться! Прямо больной ходил. Ты меня понял?
— Понял, — кивнул Михаил Дмитриевич, скорбно осознав, что снятие статьи из номера обойдется ему гораздо дороже, чем он рассчитывал.
— Вот и хорошо! — Порховко нажал кнопку селектора. — Людочка, Леню ко мне. Быстро! — Потом повернулся к Михаилу Дмитриевичу: — Ты сегодня в польское посольство идешь?
— А что там?
— Прием в честь юбилея разгрома москалей то ли под Конотопом, то ли еще где-то… Забыл.
— Нет, не иду.
— Зря! Вся интеллигенция будет. И стол у них всегда хороший. Не то что у французов. Запредельные жмоты: икру искусственную подают. Представляешь?
— Лучше всего в белорусском посольстве кормят.
— Это — да. Но к ним ходить неприлично. Западники узнают — ни на один прием больше не позовут.
Появился Леня, толстенький бородач, судя по хмурой озабоченности, ответственный секретарь. В руках у него был рабочий оттиск газетной полосы.
— Снимаем из номера «Сантехнический триллер»! — распорядился Порховко.
— Поздно. Полоса подписана! — сказал тот как отрезал.
— Поздно, брат! Извини! — развел руками главный редактор, виновато глядя на пострадавшего. — Надо было раньше приезжать!
— Неужели ничего нельзя сделать? — как можно жалобнее спросил Свирельников, понимая: все это разыгрывается нарочно, чтобы, так сказать, оправдать будущие затраты.
— Лень, я тебя умоляю! — проникновенно попросил Порховко.
— Нарушение графика… — уже мягче возразил ответсек.
— Слушай! Надо людям помочь. И они нам помогут.
— Сушилки для рук поставите? — уточнил осведомленный Леня.
— Поставим! — кивнул Свирельников.
— С фотоэлементом?
— С элементом.
— Ладно, что-нибудь придумаю! А что вместо?
— Рекламу? — предположил Порховко.
— Ага, где я возьму рекламу в пять часов вечера?
— А что есть из «заиксованного»?
— «Аспирин-Смерть».
— Это про «Союзфармимпорт»? — спросил главред, нахмурившись специально для Свирельникова.
— Да, про «фармаков», — кивнул ответсек, подыгрывая. — Жуткий материал. Аспирином, оказывается, тещ травить можно.
— А что, эти умники так и не позвонили?
— Нет.
— Ставь! — приказал Порховко. — Черт с ними! Завтра будут рыдать!
— Рекламу им сделать хотите? — улыбнулся Свирельников, намекая на то, что происходящий в кабинете спектакль ему понятен.
— Почему рекламу?
— Ну, про тещ… Все побегут покупать.
— А-а! — Порховко засмеялся. — Хорошо сказал! — И строго повторил приказ: — Ставь!
— Мало. Дырка останется!
— Что предлагаешь?
— «Путеводитель по эрогенным зонам. Подмышки».
— Валяй подмышки! — рассмеялся главред. — Снимок поставили?
— Поставили! — кивнул Леня и расстелил на столе рабочий оттиск.
— Хорошо. Иди!
Это была первая полоса с крупной шапкой, подпирающей логотип: «Берлинское сафари: было или не было?» На снимке, сделанном явно ночью, темнел вооруженный силуэт, таинственной невнятностью напоминающий любительские фотографии лохнесского чудовища. Из нескольких строк пояснительного текста, которые успел ухватить Свирельников, следовало, что Подберезовский в Лондоне наконец выполнил давнюю угрозу и обнародовал разоблачительный снимок. Ход, что и говорить, гениальный! Будь силуэт хоть немного похож на президента, можно доказывать: подделка, провокация, монтаж! А когда имеется лишь серое пятно, смахивающее на неведомого человека с ружьем, оправдывайся до хрипоты — никто не поверит, да еще скажут: «А что это он так волнуется, если это не он?» Но и промолчать тоже нельзя. Все подумают: «Ишь ты, узнал себя и затих — пережидает!» М-да-а, политика…
— Из Кремля не звонили? — с легким ехидством спросил Свирельников, знавший, как и все остальные, что «Колокол» через подставных лиц контролируется самим Подберезовским.
— Не-а! — усмехнулся в ответ Порховко.
— А позвонят — чего попросишь?
— Свободы слова! — заржал главный редактор и погрустнел. — Иногда хочется взять акээм, всех пострелять, а потом и само застрелиться. У тебя так не бывает?
— Бывает, — кивнул Михаил Дмитриевич.
— Выпьем?
— Нет… Я вчера…
— Такого ты еще не пил! Тридцать лет. Номерной резерв!
— Ну, давай — чуть-чуть…
…Выйдя из кабинета главного, Свирельников по пути заглянул в туалетные комнаты и понял, что «Колокол» нагрел его штук на семь.
Сев в машину, Михаил Дмитриевич посмотрел на часы и призадумался: Жолтиков пока не звонил, Алипанов тоже.
— В офис! — распорядился он.
— А болтики? — спросил Леша.
— Болтики? Молодец, что напомнил. Поехали в храм!
Серых «Жигулей», омрачивших целый день, поблизости не наблюдалось. Однако по дороге Свирельникову вдруг почудилось, будто теперь за ним увязалась какая-то темно-синяя «девятка», он даже постарался разглядеть номер, чтобы сообщить Алипанову, но как раз в этот момент «девятка» исчезла. Зато на хвост им села навороченная «Таврия», украшенная самодельным «кенгурятником», слепленным, наверное, из спинки старой никелированной кровати.
«Вот так с ума-то и сходят!» — подумал директор «Сантехуюта».
«Таврия» отвязалась от них буквально в квартале от храма Преподобного Сергия Радонежского.