А Ева, избитая, но не изнасилованная, добравшись до телевизора, смотрит и плачет от радости за себя и за человечество. На ее груди тихо мерцает бесценный рубин Брунгильды…
— Полная амерехня! — констатировал Свирельников, когда пошли юркие и мелкие, как блохи, титры. — Соцреализм отдыхает.
— Кто отдыхает?
— Ты не поймешь.
— А сколько ему лет? — спросила Светка.
— Кому?
— Машруму… Микки Рурку…
— Наверное, столько же, сколько и мне, — прикинув, ответил Михаил Дмитриевич.
Светка так и подскочила на кровати:
— Ты будешь Микки, Микки, Микки! Согласен?
— Согласен…
…Светка все еще продолжала говорить с матерью по телефону о какой-то чепухе, и Свирельников раздраженно постучал ногтем по циферблату. Тогда она, быстренько простившись, протянула ему трубку. Он посмотрел на нее с неудовольствием, но взял и произнес с утробной вежливостью:
— Здравствуйте, Татьяна Витальевна!
— Добрый вечер, Михаил Дмитриевич, я вас очень прошу: проследите, чтобы Светка не застыла! Ночи уже холодные. Сейчас этого никак нельзя! Понимаете?
— Понимаю…
— Я на вас надеюсь, как на взрослого и серьезного человека!
— Не волнуйтесь! Все будет хорошо!
— А там нет змей?
— Змей? — вздрогнул он.
— Да, я читала, в этом году змей особенно много, и у них очень концентрированный яд. Это из-за жары…
— Нет, там, насколько я помню, только ужи.
— Но вы все равно поосторожнее! В грибах-то вы разбираетесь?
— Конечно.
— Хорошо. Но когда вы вернетесь, нам надо серьезно поговорить. О Свете.
— Обязательно. До свидания!
Он положил трубку, взял корзину и потащил Светку, снова устроившуюся у зеркала, к выходу. Пока они ждали лифт, Свирельников спросил раздраженно:
— Зачем ты ей рассказала?
— Нельзя, да?
— Можно, но зачем?
— Ну, ты спросил! У тебя мамы никогда не было?
— Ну и что она?
— Ничего. Как и ты, заверещала, что я еще сама ребенок и что к врачу надо идти как можно быстрее. Она в свое время тянула до последнего, а потом были жуткие осложнения после аборта. Я ей сказала про вакуум. Она обещала узнать. У нее одна знакомая недавно так сделала и вроде довольна!
— Не жалела потом?
— Кто?
— Татьяна Витальевна.
— Жалела, конечно! Брату сейчас было бы двенадцать…
— А если мы не пойдем к врачу? Точнее, пойдем, но к другому…
— К какому?
— К такому, который будет наблюдать за развитием зародыша…
— Не зародыша, а плода.
— Ладно — плода. Будет наблюдать и давать советы, какие пить витамины, какие упражнения делать и так далее…
— Ты серьезно?
— Абсолютно!
— Папочка! — Она бросилась ему на шею.
— Ты только мамочке пока ничего не говори!
— Почему?
— Скажем сразу про все.
— Про все?
— Про все.
— Я тебя правильно поняла?
— А что ты поняла?
— Ну, это когда девушка вся в белом и с цветами. Да?
— Ответ правильный!
— Ура-а-а!
В этот момент двери лифта наконец разъехались. Внутри стоял пенсионер и держал на руках, точно ребенка, маленького серебристого пуделя с темными и грустными, как у правозащитника, глазами. Когда они со своими корзинами втиснулись в узкое полированное пространство, сосед спросил удивленно:
— А что, разве пошли опята?
— Обсыпные! — улыбнулся Свирельников.
Леша, увидев шефа с корзиной, из которой торчали голенища сапог, все понял и, открывая багажник, спросил с плаксивой покорностью:
— Михаил Дмитриевич, я, значит, домой опять не попадаю? Вторую ночь…
— Тсс! — Свирельников приложил палец к губам и кивнул на Светку, уже устроившуюся на переднем сиденье.
— Нет… я хотел… — Водитель даже побледнел от своей оплошности. — Я не в том смысле… Что мне жене сказать?
— Скажи: срочная командировка. Оплата в тройном размере. Если она у тебя такая ревнивая, Нонна выпишет командировочное удостоверение. С печатью.
— Да? Можно? Спасибо! А домой я успею заскочить?
— Зачем?
— Ну, там… зубная щетка…
— Купим. Давай в «Продмаг». Знаешь?
— Знаю…
«Продмагом» назывался новый гипермаркет, построенный возле самой Окружной на месте свалки. Над центральным входом на фоне темного неба сиял составленный из тысяч разноцветных неоновых огоньков гигантский бородатый маг в звездном колпаке и мантии. В руках он держал волшебную палочку, которой через равные промежутки времени взмахивал, создавая из ничего то огромную перетянутую колбасу, то ломоть дырчатого сыра, то остроносого осетра, то курицу, то вазу фруктов, а то множество разнокалиберных бутылок…
— Девочки покупают еду, мальчики — выпивку! — скомандовал Свирельников.
— Есть!
Миновав автоматические стеклянные двери, Светка схватила большую тележку и скрылась меж полок, ломившихся от ярко упакованной жратвы. Михаил Дмитриевич тоже взял продуктовую тачку и покатил ее туда, где располагалось, как ехидно говорила Тоня, «логово зеленого змия». Кстати, то, что тележки напоминают груженые тачки, а покупатели прикованных к ним каторжников, тоже однажды заметила она. Ей часто приходили в голову необычные сравнения, и она спешила поделиться ими со Свирельниковым. Он вдруг представил себе, как Тоня докладывает очередную свою «придумку» Вовико, а тот важно кивает: «Без всяких-яких!»
Тьфу!
Проезжая мимо бескрайнего молочного отдела, Михаил Дмитриевич обратил внимание на старушку, которая держала в руках, разглядывая (и, видимо, уже довольно давно) два почти одинаковых пакета молока — «Веселая Буренка» и «Моя деревня». Ее лицо выражало нерешительность, переходящую в отчаянье.
— «Буренку» берите! — на ходу посоветовал Свирельников, хотя понятия не имел, чем один продукт отличается от другого.
Бабушка в ответ благодарно закивала и взяла сразу несколько «буренок». Жизнь, подумал директор «Сантехуюта», идет, кажется, к тому, что у людей вся энергия сомнений будет уходить не на выбор между добром и злом, между Богом и дьяволом, а на такие вот буридановы терзания между разными упаковками одного и того же съедобного дерьма.
«Надо обязательно с Трубой про это поговорить!» — решил он, подъезжая к «логову зеленого змия», заставленному таким неестественным количеством разнообразных бутылок, что только на одно чтение наклеек ушло бы, наверное, не меньше суток. Бред, если задуматься! Ну в самом деле, зачем пожизненно пьющему или спорадически выпивающему человеку сто сортов водки? Зачем?! Разумеется, один-единственный сорт на все про все — это подло и унизительно: мол, лопай, что дают! Но сто — это же какое-то истязание изобилием! Околоприлавочный блуд! А может, это специально делается? Ведь в таких этикеточных джунглях легче затаить подделку, «фальшак», от которого недавно погиб соратник смешного изобретателя Чагина?