И Стрюцкий решает сорвать сразу два банка: впарить минималон и американцам, и Чумазусу. А тем временем Юлия прилетает из Турции…
— Из какой Турции? — удивился Кокотов.
— Из обыкновенной. Отпуск. Вы, коллега, где собираетесь отдыхать в будущем сезоне?
— Очевидно, в Болгарии, в Сазополе…
— А я, знаете ли, люблю Бельдиби, маленький городок между Анталией и Кемером, рядом со знаменитой пещерой неандертальцев. Туда и увозит Черевков жену, а Юлька, знамо дело, прихватывает с собой уменьшенного Кирилла без загранпаспорта. Это счастье! Муж надрывается в неравной схватке с олинклюзивом, а потом часами переваривает жратву, запитую безлимитным алкоголем, в шезлонге, прикрыв лицо новым детективом К. Ропоткина о приключениях парализованного гения сыска Иллариона. А наша нежная бестия уносит милого в безлюдное место, где скалы, ноздреватые свидетели древних извержений, торчат из бирюзовой воды. Она выпускает его из прозрачного домика, увеличивает, они уплывают далеко в море и там, на просторе, любят друг друга, захлебываясь счастьем и солеными волнами…
— А не утонут?
— Не волнуйтесь, у меня все под контролем. А вот Черевкова ждут неприятности. Однажды, перебрав дармового виски и перегревшись на солнце, он запылал супружеским долгом, ввалился в номер и буквально набросился на жену, та едва успела сунуть крошечного любовника, прыгавшего у нее на груди, под подушку. Бедняжка отбивалась как могла, но силы были неравны. Тогда Кирилл, ослепленный ревностью, схватил иголку и, как копье, вонзил в жирный волосатый зад соперника. Тот взвизгнул, решив, будто его ужалил скорпион, обычная сволочь в жарких широтах Каппадокии, и умер от разрыва сердца. Юлия вернулась в Москву, везя мужа в цинковом гробу, а любовника…
— … в косметичке, — подсказал Кокотов.
— В косметичке? Неплохо, коллега!
— Но мне кажется, с Черевковым вы поступили слишком жестоко.
— Жестоко? А зачем он нам дальше нужен? Одна с ним морока. Но если вы такой жалостливый, ладно: рогоносец, почуяв укол, вскочил, поскользнулся на кафельном полу, получил серьезную травму черепа и впал в кому. Довольны?
— Вполне.
— Юлия и Кирилл снова в Москве. Муж в реанимации. Они остались одни в квартире и живут насыщенной жизнью начинающей семейной пары, даже иногда ссорятся из-за того, кому после ужина мыть посуду. Выходя из дома, чтобы погулять в «Аптекарском огороде», Юлия уменьшает любимого, и только убедившись, что вокруг никого, выпускает побегать в травке, которая ему кажется густым бамбуковым лесом. Но художник скучает без кистей и упрашивает отнести его на Покровку, в мастерскую, к мольберту, к сладостным запахам льняного масла и растворителей. Там, увеличившись, он заставляет возлюбленную раздеться донага и страстно пишет ее загорелое тело, щедро швыряя краску на холст…
— Он же рисует пастелью! — не удержался писодей.
— Снова здорово! Кокотов, мой Кирилл — мастер широкого профиля. В отличие от вас. Без меня вы бы сейчас продолжали строчить похабень под именем Аннабель Ли. И попробуйте только возразить — никуда не поедете! Повторяю: он пишет маслом! Ах, как я это сниму! Сначала беглый набросок скрипучим углем, потом грубый подмалевок, а затем на холсте, словно в зеркале, возникает еще одна Юлия, прекрасная и желанная…
— Как у Фила Беста?
— Да! И что в этом плохого?
— Ничего. А как же хинкальщики?
— Какие еще хинкальщики?
— Вы сами говорили: Черевков отдал мастерскую кавказцам под хинкальную.
— А кто с этим спорит? Отдал. Но люди Стрюцкого их постреляли, трупы сожгли в крематории, а пепел развеяли…
— За что постреляли?
— Здравствуйте! У вас склероз? Люди Стрюцкого по заданию Тибрикова ищут Кирилла, чтобы ликвидировать, они хотят устроить засаду в мастерской. А какая засада, если там уже кавказцы варят вместо хинкали гексоген? Они их постреляли и стали ждать…
— Но если там засада, как же Кирилл пишет обнаженную Юлию, щедро швыряя краску на холст?
— Кокотов, не пытайтесь острить! Иронист из вас как из хасида шахид. Объясняю специально для невдумчивых: они ждали, но Кирилл все не появлялся, так как Юлия взяла его с собой в Турцию. Помните? Тогда люди Стрюцкого, у которых и без того работы по горло (того прибей, этого припугни), сняли засаду, но установили на всякий случай…
— Скрытую камеру! — подскочил писодей.
— Вы даже такие слова знаете? Да, скрытую камеру. Вдруг кто-то объявится? Однажды Стрюцкий пришел утром на работу и видит: его подчиненные сгрудились вокруг монитора и похотливо ржут, глядя оперативную запись. Пока тупые костоломы обсуждали женскую оснастку нашей девочки, бывший гэбэшник, отдав ей должное, обратил внимание на другое обстоятельство: камера зафиксировала, что в мастерскую мадам Черевкова вошла одна, но затем, порывшись в сумочке, вынула что-то из косметички…
— Увеличить изображение! — рявкнул Стрюцкий. — Ага, но-шпа!
Подозрительная дама присела на корточки и открыла цилиндрик, словно выпуская на пол пленное насекомое. Через минуту в мастерской ниоткуда, буквально из воздуха возник Кирилл — собственной персоной. А ведь суперпрофессионал Биатлонист давно и безуспешно разыскивает его, чтобы прикончить. Помахав кистями у холста, художник исчез так же внезапно, как и появился. Стрюцкий хотел отправить на Покровку своих громил, но потом передумал и навел справки о Юлии. Факты ошеломили: она оказалась родной внучкой того самого генерала, который в ГРУ курировал проект «Минималон». А тут как раз пришла важная информация от Снарка — и все совпало. Теперь понятно, почему художник появлялся из ничего и исчезал в никуда. Оставалось следить и ждать… Через неделю Юля отправилась в Дом ветеранов Невидимого Фронта к дедушке и нашла его в липовой аллее: Степан Митрофанович прогуливался с Артуром Артуровичем, обсуждая, как могла бы сложиться мировая история, окажись Гитлер юдофилом. Увидав внучку, старик обрадовался, но выслушав, помрачнел: она попросила еще минималона. Влюбленная женщина буквально расточала препарат, постоянно нуждаясь в натуральной величине своего суженого.
Опытный нелегал был недоволен. Во-первых, как всякий советский человек, он не привык разбазаривать казенное добро. Во-вторых, каждый поход к схрону таил в себе опасность. О том, что американцы давно ищут препарат, ему тоже доложили. Желая счастья внучке, Степан Митрофанович неохотно пообещал, но взял с нее слово быть скромней в желаньях. Наутро, с первыми лучами солнца…
— Он уже не боится спутника-шпиона? — сладко уточнил писодей.
— Не перебивайте! С первыми лучами он встал, сделал зарядку, а на «рыбалку» с саперной лопаткой, отправился, когда небо затянули тучи. Не успел бывалый разведчик вынуть контейнер из прибрежного тайника, как его окружили. Старый боец мужественно и метко отстреливался, и, раненый, успел по мобильнику предупредить Юлю об опасности. Истекая кровью, он разбил рукояткой ТТ ампулы и высыпал минималон в мутные подмосковные воды. Долго еще потом окрестные рыболовы таскали из Переплюйки окуней размером с тунца и вьюнов длиной с анаконду. Последний патрон мужественный грушник оставил себе. Пойдемте в номера — соскучился по никотинчику…