В этой фразе уместилось каким-то третьим смыслом все: и не забытая до сих пор Нина Андреевна, и постельно-бытовые конфузы, накопившиеся за столько лет совместной жизни, и многое другое.
— Да ну тебя! Я бегом занимаюсь, — отмахнулся Башмаков.
— Правильно, — кивнула Катя.
Конечно, останься Дашка в банке, не было бы никакого романа с Ветой и никаких сборов на Кипр. Не было бы и быть не могло. Но… Дашка стремительно вышла замуж.
Итак, Олег Трудович, стоя на балконе и наблюдая соседского парня, бьющего теннисным мячом о стенку котельной, сначала почуял табачное веяние с завьяловского балкона, а потом услыхал мужские голоса.
— Значит, во Владик? — спросил голос Анатолича.
— Во Владик, — ответил другой голос, молодой и звонкий.
— Это хорошо. Смолоду лучше помотаться, а потом, когда детишки пойдут…
Башмаков заглянул за перегородку и увидел Анатолича, а рядом с ним высокого моряка-лейтенанта.
— Трудыч! — обрадовался сосед. — Кость, это Олег Трудович, Дашкин отец… Помнишь?
— Конечно! Здравствуйте!
— Здравствуйте…
— А вы меня помните?
— На улице ни за что не узнал бы.
— Давай к нам! — позвал Анатолич. — Коська из Питера водку привез. Называется — ты только не падай — «Залп „Авроры“»! Очень, между прочим, приличный напиток!
— Ладно, — кивнул Башмаков, — сейчас приду!
— Кость, ты посмотри на человека! Он придет! Раньше чуть что — шасть через перила — и у нас. А теперь — «приду». Банковский работник, между прочим! Кость, ты посмотри: каждое утро трусцой бегает, а через балкон перекинуться не может!
— Ну почему же не могу?
Через минуту он уже выпивал штрафную «Залпа „Авроры“». За разговорами выяснилось, что Костя окончил престижное военное училище. Устроил его туда один генерал, с которым отец Кости, сам карьеры так и не сделавший, познакомился в Ессентуках на язвенной почве. И они стали дружить сначала язвами, а потом и семьями. Генерал сильно пошел в гору — ему даже поручили разработку военной реформы. Но судьба жестока. Проект реформы из Кремля отправили на экспертизу в Пентагон, и отзыв пришел неутешительный: мол, многовато имперских амбиций. Генерала отстранили. От расстройства у него случилось прободение язвы… В общем, когда Костя окончил институт, помочь с хорошим распределением было уже некому. И он получил направление во Владивосток, что в общем-то не так уж и плохо.
— Кость, а может, не стоило? — осторожно начал Башмаков. — Вот у нас ребята, твои ровесники, в дилинге по нескольку тысяч баксов в месяц зашибают!
— А кто Россию вытащит и защитит? — Костя посмотрел на Олега Трудовича ясными глазами. — Вы?
— Ты в Пиночеты, что ли, готовишься?
— Там посмотрим…
— Правильно, Коська! Так его, дилера! Все зло от банков. Ильич, он, конечно, был прав, — Анатолич разлил по рюмкам «Залп „Авроры“», — банки надо брать в самую первую очередь!
— А с банкирами что делать? — поинтересовался Башмаков.
— Как — что? На стройки возрождения.
— Романтик ты, Анатолич! Ничего не изменится. Это — навсегда. Демократы армию скоро совсем доедят. Ну и куда Костя пойдет, к тебе на стоянку?
— Нет, не навсегда. Не доедят! Подавятся, — строго молвил лейтенант.
— Хорошо, не доедят. Дослужишь ты, Костя, до пенсии… Анатолич, пенсия у тебя какая?
— Как у петушка хрен.
— Во-от! На что жить будешь?
— А ты думаешь, он ничего не умеет? Они теперь ученые, не то что мы. Коська, сколько ты языков знаешь?
— Два.
— С русским и матерным? — спросил Башмаков.
— С русским и матерным — четыре, — улыбнулся Костя. — Еще английский и китайский.
— Китайский?!
Из дальнейшего разговора выяснилось, что новое поколение умудряется сочленять учение с бизнесом, что Костя неплохо подрабатывает толмачом на переговорах с фирмами и переводит сложную техническую документацию.
— Кость, скажи что-нибудь по-китайски!
Но тут раздался звонок в дверь.
— Калька вернулась, — заволновался Анатолич. — Если прицепится, бутылка была одна. Одна!
Но это пришла Дашка. Она выскочила без ключей в магазин.
— Папец у вас?
— И папец у нас, и не папец у нас. Пойдем покажу тебе кое-кого! — ласково молвил Анатолич и повлек ее на кухню. Дашка была одета не по-банковски, а по-домашнему — в черные джинсы, кроссовки и футболку. Она даже не накрасилась. Под мышками от жары расплылись темные полукружья.
— Коська, ты?! — полувопросительно воскликнула Дашка. — Ты откуда?
— Из Питера.
Он встал и оказался почти на полголовы выше нее. Они стояли и смотрели друг на друга. Башмаков готов был поклясться, что в этот момент от этих двух молодых стройных тел отделились колеблющиеся прозрачные силуэты, сблизились и осторожно, словно незнакомые аквариумные рыбки, несколько раз коснулись друг друга.
— Ты отлично выглядишь! — произнес наконец Костя.
— Спасибо. Ты тоже…
— Ребята, ну что вы все не по-русски говорите! — возмутился Анатолич. — «Ты отлично выглядишь»! Тьфу!
— А как надо? — спросил Костя.
— По-русски?
— По-русски.
— Какая, Даша, ты сегодня красивая! Вот как по-русски!
— Какая, Даша, ты сегодня красивая!
Дашка покраснела и потупилась, чего Башмаков за ней давно не замечал.
— Даш, ты на дачу поедешь? — спросил он.
— Я завтра приеду. У меня теннис сегодня.
— Те-еннис, — покачал головой Анатолич.
— Только не надо говорить, что городки лучше, — засмеялась Дашка.
— Городки? Лучше! — твердо сказал бывший настоящий полковник.
— Даш, а ты возьми с собой Костю! — посоветовал Башмаков.
— Ко-остю?
И по тому, как насупился лейтенант, стало ясно: то давнее Дашкино пренебрежение, та отроческая обида не забылись. Дашка это тоже почувствовала и спохватилась:
— Кость, конечно, пойдем! Конечно! Посмотришь, как я у стенки стою. А потом куда-нибудь сходим!
— А можно, я тоже у стенки с тобой постою?
— Конечно, можно!
Через полчаса Дашка, одетая и причесанная так, словно собралась не на корт, а минимум на прием, увела Костю. Вскоре явилась Калерия и, как всегда, спокойно, но твердо прекратила несанкционированное дневное выпивание, забрав со стола ополовиненную бутылку «Залпа „Авроры“»:
— Ну и сколько было залпов?