— Какого родственника?
— Георгия Петровича.
— Гошу?!
— Да. Они вместе были на курсах повышения квалификации.
— Какой такой квалификации? — встрял любопытный Игнашечкин.
— Какой надо квалификации, — ушла от ответа скрытная Гранатуллина.
Потом стали дурачиться. У Тамары Саидовны хранилась в сейфе пачечка поддельных купюр, выловленных из общего потока.
— Ага, — обрадовался раскрасневшийся Гена, — Олега Трудовича, благородного отца, мы-то еще и не проверяли! Том, покажи ему! А ты, Ветка, не подсказывай!
Тамара Саидовна открыла сейф, по привычке заслонив его содержимое своим телом, порылась, шурша, и протянула Башмакову сторублевую купюру. Олег Трудович взял бумажку, повертел перед глазами.
— Ну и как? — спросил Игнашечкин. — А что, фальшивая?
— Фальшивая. Но если вы внимательный человек, то сразу заметите, — сказала Гранатуллина.
— На ощупь вроде нормальная.
— Верно!
— Том, расскажи Олегу про чайника, который варил бумагу лучше, чем Гознак!
— Действительно, был случай. В 84-м, нет, в 85-м. Один гражданин с восемью классами образования на даче печатал пятирублевки. Идеальные. Заметила кассирша в областном отделении. На ощупь. Сделали анализ — бумага лучше… То есть именно такая, какая должна быть по ГОСТу! А Гознак все время чуть-чуть не дотягивал. Сами знаете, тогда — план, план…
— Нашли? — спросил Башмаков.
— Нашли.
— Ну и что ему сделали?
— Расстреляли!
— Вот жизнь! Человека с такими мозгами за сотню пятирублевок расстреляли! А люди миллиарды уперли — и хоть бы хны! Олигархами теперь называются, — вздохнул Игнашечкин.
— Не все богатые — воры, — тихо проговорила Вета.
— Конечно, есть исключения, — хихикнул Гена.
— Ну, заметили? — спросила Тамара Саидовна.
Башмаков все еще продолжал ощупывать купюру.
— Давай, давай, Трудыч, ты же, ядрена кочерыжка, МВТУ заканчивал!
— А ты-то угадал?
— Нет. С первого раза не угадал. Ты колонны на Большом театре пересчитай!
Но Башмаков уже и сам сообразил, тщательно осмотрел и портик, и квадригу, и вздыбленных коней, и неуклюжего Аполлона с цитрой, пересчитал окна и колонны…
— Вета, а вы угадали? — спросил он.
— Нет, — вздохнула она.
Башмаков зажмурился, потом открыл глаза и глянул на купюру словно бы в первый раз. Глянул и обомлел: вместо слов «Билет банка России» в правом верхнем углу, прямо над увенчанной головой Аполлона, большими буквами было написано: «Билет банка Росси».
— Буквы «и» не хватает! — еще не веря своим глазам, объявил он.
— Правильно! — удивилась Тамара Саидовна. — Вы второй из непрофессионалов, кто сам заметил.
— А кто первый?
— Иван Павлович! — хохотнул Игнашечкин.
— Гена, ты получишь! — Гранатуллина нахмурилась. — Кстати, чем глупее ошибка, тем труднее ее заметить. Даже специальные приборы не считывают.
— И все у нас так! — загоревал Гена. — Хотели с человеческим лицом! А получилось с лошадиной задницей. Банк Росси… Э-эх!
— А доллары поддельные вы как определяете? — спросил Башмаков.
— По-разному. Но чаще — на ощупь или по глазам.
— По чьим глазам? Мошенников?
— Нет, президентов. На фальшивых купюрах у президентов выражение глаз лругое.
— Шутите?
— Совершенно серьезно.
Потом зашел Иван Павлович — седой, но бравый, одетый в приталенный пиджак начальник службы безопасности. Он ревниво посмотрел на Игнашечкина и увел Тамару Саидовну. Вета тоже засобиралась и попросила, если будет звонить Дашка, передавать ей привет. На прощание она протянула Олегу Тру-довичу смуглую руку:
— А вы внимательный! — И посмотрела так, словно знала про Башмакова какую-то романтическую тайну.
— Ага, — зло сказал Гена минуты через две после того, как закрылась дверь за Ветой и стихли в коридоре ее шаги. — Не все богатые — воры. В России — все. И папаша ее, господин Аварцев, в первую очередь!
— А он кто?
— Член наблюдательного совета. И даже больше… Так что ты с Ветой поосторожнее.
— В каком смысле?
— Ты ей нравишься.
— Она же девчонка.
— Это не я заметил. Томка… А Томка, сам понимаешь, — эксперт!
Весь следующий месяц Башмаков занимался установкой банкоматов и, сталкиваясь изредка с Ветой в комнате, насмешливо вспоминал тот нетрезвый разговор с Игнашечкиным. А потом был грандиозный банкет в честь восьмилетия «Лось-банка». Гуляли в огромном ресторане «Яуза», недавно отстроенном турками. Собралось человек триста. Президент, пошатываясь и хватаясь за стойку микрофона, говорил о том, что Россию могут спасти только банки и что каждый, даже самый незначительный на первый взгляд, сотрудник «Лось-банка» делает большое и важное дело. Потом он как бы надолго задумался, вздохнул и повторил все то же самое, но несколько в ином порядке. По обе стороны от Юнакова стояли два вице-президента — Садулаев и Малевич, они подтвердительно кивали головами, а когда шеф, не совладав с пространством, кренился вперед или назад, обменивались смертельно ласковыми взглядами.
Башмаков со стаканом апельсинового сока пристроился в сторонке, возле полутораметрового, медленно оплывающего ледяного лося. Олег Трудович с тоской озирал длинные столы, ломящиеся под тяжестью деликатесной жранины. Особенно его занимали серебряные бочоночки с черной икрой — из них, как из кадок с черноземом, торчали пальмочки, искусно изготовленные кулинарными виртуозами из лука-порея и маслин, нанизанных на зубочистки. Шипастые осетры напоминали ледоколы, затертые, будто торосами, тарелками и блюдами с закусками. Под фрукты была отведена специальная четырехъярусная, в человеческий рост ваза. Башмакова поразил виноград — медово-желтый, каждая ягода величиной с голубиное яйцо. Возле подиума на могучих деревянных подставках разместились две бочки — с красным и белым вином, а между ними прилавок с бутылками водки, коньяка, виски, текилы, джина и прочего алкогольного разнообразия. Официанты по желанию наливали из бутылок или прямо из бочек. Башмаков страдал. Он, как на грех, вошел в пятидневное голодание. И теперь, в момент всеобщего опузыривания, заканчивался последний день оздоровительного воздержания, поэтому съесть что-нибудь основательное он просто физически не мог. Более того, ему еще предстоял пятидневный выход из голодания с помощью минеральной воды, морковного сока и протертых овощей.
— За наш банк! — провозгласил Юнаков.
Он лихо выпил шампанское, дрызнул хрусталь об пол и, поддерживаемый вице-президентами, направился к стоявшему в отдалении столу, где расположилось несколько почетных гостей, среди которых Башмаков приметил и давнего своего знакомого Верстаковича, опирающегося на драгоценную трость. Минут десять ушло на троекратное целование с каждым важным гостем. Лишенный желудочных удовольствий, Олег Трудович наблюдал, как начальство сочно челомкается и похлопывает друг друга по бокам, явно подражая творческой интеллигенции, склонной к слюнявому лобызательству. Но было и одно любопытное отличие: после третьего поцелуя хмельной Юнаков вдруг отстранялся от гостя и несколько мгновений вглядывался в его лицо испытующе — мол, измена тут не проползала? Потом он дружески трепал партнера по щеке и переходил к следующему.