Почерк она тут же узнала, бросилась к консьержке, мол, кто заходил, а та отвечает: никого чужого не видела, только дворник появлялся, сказал, у вас прокладку в ванной выбило. Тут-то Анфиса все и поняла, метнулась в милицию, военкомат, ФСБ… Стали разбираться и выяснили: действительно, из Моздокского госпиталя как раз в то самое время, когда появился у нас новый дворник, выписался один прапорщик, уроженец Кузбасса, очень сильно обожженный, но до родного городка так и не добрался. Впрочем, он был бессемейный, и никто на это внимания не обратил. Стали опрашивать друзей и выяснили, что у прапорщика уж очень веселая татуировка на груди имелась, ни с чем не спутаешь: голая девушка верхом на крупнокалиберном снаряде. И тут Анфиса вспомнила, что в Ростове видела труп именно с такой наколкой. В общем, обожженный инвалид - это Павел: похоже, решил начать новую, искалеченную, жизнь с чужими документами, да потянуло домой…
– А чем же все кончилось? - тихо спросил Кокотов.
– А чем все кончается? Анфиса сначала не могла себе этого простить, выгнала психоаналитика, ждала, что Павел вернется, что он где-то рядом затаился, ходила по округе и расклеивала, точно объявления об обмене, бумажки, написанные от руки Мишкой: «Папа, вернись! Мы тебя любим!» Надеялась, муж руку сына узнает, расчувствуется и простит ее.
– Вернулся?
– Нет. Исчез. А вскоре я прочел в «Коммивояжере» заметку, что на загородном шоссе, по которому ездил на службу и обратно Грачев, нашли тело мужчины, подорвавшегося при попытке установить мину на пути следования министра обороны. Тело неудачливого террориста, особенно лицо и руки, имело следы страшных, но уже заживших ожогов…
– Вы сказали об этом Анфисе?
– Нет, конечно. Она до сих пор надеется. Ну, за русского офицера!
Они молча выпили.
– Пошли ужинать! - строго распорядился Жарынин.
По пути к пище соавторы встретили доктора Владимира Борисовича, настолько подавленного, что даже его казачьи усы поникли. На осторожный вопрос режиссера о том, как дела над Понырями, он безнадежно махнул рукой. Проходя мимо стола, за которым сидела Ласунская, они задержались и почтительно поклонились. Великая актриса, одетая в бархатное платье вишневого цвета и розовый тюрбан, ответила им еле заметным кивком. Болтянский же, увидав приближающихся соавторов, от нетерпеливой радости даже выскочил из-за стола.
– Ну что же вы опаздываете?! Капустки? - щедро предложил он.
– Не откажусь! - отозвался Жарынин, критически осматривая рыбную закуску.
На тарелке были выложены в ряд три шпротинки малькового возраста. Изогнувшихся в копченой муке рыбешек окаймляли несколько фигурно рассыпанных консервированных горошин. Это блокадное изобилие дополнялось долькой бледного помидора, явно страдающего овощным малокровием.
– И давно вас так кормят? - поинтересовался Жарынин.
– Давно, - вздохнул Болтянский.
– Жаловались?
– Писали Огуревичу коллективный протест.
– А он?
– Сказал, что все средства идут на борьбу с Ибрагимбыковым! - Лилипутское личико старика сморщилось в мудрую улыбку.
– Ладно. Поговорим! - сурово пообещал Жарынин. Тем временем Татьяна привезла горячее - сосиски с тушеной капустой. Сосиски тоже оказались какими-то укороченными.
– Так на чем я остановился? - спросил Болтянский.
– Да вы ведь все нам уже рассказали! - удивился Жарынин и незаметно подмигнул Кокотову.
– Разве… А… ну, тогда ладно…
– Нет, еще не все! - объявил Андрей Львович, словно не поняв предупредительного знака. - Вы остановились на том, как ваш батюшка призвал к себе сыновей…
Режиссер молча загрустил. Ян Казимирович завел свою родовую сагу:
– Верно! Призвал и сказал: «Сыны мои, началась революция! Ничего доброго это нам не сулит. Революцию начинают от хорошей жизни и заканчивают от плохой. Прольются моря крови, погибнут миллионы, но наш род должен уцелеть. Любой ценой. Способ один: не держать яйца в одной корзине. Посему ты, Бронислав, езжай в Варшаву к генералу Пилсудскому. Будешь поляком, как славные наши дзяды! Служи ему верой и правдой и отомсти проклятым москалям за все разделы Польши, особенно за третий. Когда все уляжется, женись! Но варшавянку или краковянку не бери - намучаешься с их гонором. Подыщи себе скромную девушку из местечка поближе к Белоруссии. А теперь не мешкай, возьми пенендзы на дорогу и мою шляхетскую грамоту (они в шкапу, под отрезом сукна) и в путь! Обними же, старший сын, меня на прощанье! Мы больше никогда не увидимся!» Бронислав крепко обнял отца, вытер слезы и вышел вон… Отец от слабости тут же потерял сознание. Мать зарыдала, думала: преставился… Но нет: поднесли к лицу зеркальце, и оно слегка запотело…
– И что, добрался Бронислав до Пилсудского?
– Не торопитесь! Всему свое время. А сейчас, пока батюшка без сознания, вы, мои молодые друзья, можете поесть!
– Спасибо! - желчно поблагодарил Жарынин и попытался поддеть вилкой шпротинку, но она проскользнула между зубьями.
– Тут отец очнулся, - продолжил Ян Казимирович. - «Мечислав, - позвал он слабым голосом. - Ты будешь русским патриотом! Езжай на Дон к генералу Корнилову, храбро бейся за единую и неделимую Россию, мсти всем, кто разваливал великую нашу империю, особенно полякам, евреям и латышам. Не лютуй, но и спуску не давай: поляков расстреливай, остальных вешай! Если Белое дело победит, женись на дочке смоленского помещика из уезда, поближе к Белоруссии. После Гражданской войны мужчин останется мало, а ты - офицер, спаситель Отечества. Сможешь выбрать кого захочешь! Не мешкай, возьми в шкапу, под сукном пенендзы на дорогу и бумаги, подтверждающие, что ты сын служилого российского дворянина. Обними мать - и в путь! Чем раньше доберешься до Корнилова, тем ближе будешь к нему. Держись при штабе. Штабные первыми получают награды и первыми эвакуируются в случае чего». Сказав это, отец снова потерял сознание…
– Мудрый у вас был батюшка… - покачал головой Жарынин.
– Вы не представляете, какой мудрый! Кушайте, кушайте!
Едва соавторы принялись за сосиски альтернативного, как сказал бы западный правозащитник, размера, - пан Казимир снова очнулся и позвал:
– Вячеслав!
– Я здесь, отец!
– Ты, Стась, будешь интернационалистом! Езжай срочно в Питер, к Троцкому! Преданно служи делу революции, а в графе «национальность» всегда пиши «коммунист»…
– Я ж поляк! - вскипел мой брат.
– Ты пиши! - повторил с усилием батюшка. - Господь потом своих отсортирует. Если будет такая возможность, поступай на службу в ЧК - там власть, кровь, а значит, и деньги. Экспроприация, сынок, это всего лишь перекладывание денег из одного кармана в другой. Карай усердно, но без жестокости. Жестокие увлекаются, и в них часто свои же стреляют по ошибке. Когда борьба утихнет, женись на дочке непьющего пролетария или еврейке из местечка поближе к Белоруссии. При первой возможности просись на работу в банк - деньги охранять. Понял? А теперь возьми в шкапу под сукном пенендзы на дорогу и бумаги о том, что твой дед был сослан в Сибирь за восстание против русского царя. Лучшего рекомендательного письма Троцкому и не надо! Обними мать - ив путь!