В лагере шептались, что Сергей Иванович и Зэка когдато работали в одном горкоме. И у них случилось. Не на бегу, между работой и домом, а по-настоящему. Она хотела, чтобы он развелся с женой, и тоже собиралась уйти от мужа, забрав дочь и оставив ему сына. Оступившихся горкомовцев вызвали и объяснили: или любовь, или карьера. Они выбрали любовь, потому-то Сергей Иванович и ушел из партийной системы в министерство. Но тут Зоин муж, военный химик, попав на испытаниях под утечку, стал инвалидом. И она твердо сказала, что теперь развестись не может. И все осталось как есть. Зэка согласилась на хлопотную должность директора лагеря, а Сергей Иванович приезжал к ней при каждом удобном случае. И когда он на открытии смены, стоя на низеньком подиуме возле флагштока, говорил выстроившимся в каре бело-красно-синим пионерам энергичные и бессмысленные речи об ответственном детстве, отданном Родине, Зэка смотрела на него так, словно Сергей Иванович читал любовные стихи, посвященные ей персонально… Кстати, они так тогда и не поцеловались, продолжая смотреть на быструю и невозвратимую, как жизнь, Оку. Он всего лишь взял ее за руку…
А пионер, пока будущий автор любовных романов сидел в кустах, успел искупаться и вернуться в корпус. Распознав преступника по мокрым от нырянья волосам, Людмила Ивановна зверски отлупила его свернутой газеткой. Понять ее, конечно, можно: несчастная женщина звонила несколько раз домой и не смогла застать мужа-каратиста не только вечером, но и утром.
После открытия смены был, как обычно, вожатский костер на знаменитой поляне, на которой, видно, еще с довоенных времен разводили пионерские огневища. Столб пламени, завывая, поднимался выше деревьев, а искры сыпались в ночное небо и смешивались со звездами. Зэка подняла стакан вина и произнесла длинный тост об огромной ответственности, лежащей на людях, работающих с детьми, выпила, попросила всех быть умеренными и ушла, давая подчиненным возможность отдохнуть и расслабиться.
– К своему почапала! - доверчиво шепнула Андрею библиотекарша Галина Михайловна.
Она с самого начала расторопно подсела к Кокотову, опередив хотевшую сделать то же самое медсестру Екатерину Марковну. Обе женщины были не настолько молоды, чтобы ждать, покуда кто-то из кавалеров сам подсядет к ним, но и не настолько стары, чтобы бояться обидного мужского отказа. А торопиться следовало: обычно именно на первом вожатском костре завязывались отношения, длившиеся потом всю смену, все лето, а иногда и всю жизнь. И если уж ты кого-то выбрал на первом костре, перекинуться потом на шею к другому или другой считалось, по неписанным законам пионерского лагеря, верхом неприличия. Нравственные были времена! Высоконравственные!! Высоко-высоконравственные!!! Тогда, не теряя времени, Екатерина Марковна подсоседилась к Батенину, но тот особой радости не выразил - лишь томно закатил глаза, словно Миронов в «Соломенной шляпке».
Кроме Витьки и Кокотова, на практику прибыли три их однокурсницы, имена которых теперь, наверное, и не вспомнить. Самую симпатичную, занимавшуюся, судя по фигуре, танцами, звали, кажется, Марина. Все трое были совсем еще молоденькие, гордые, строгие, почти не пили, а на разворачивавшуюся вокруг них легкомысленную сатурналию смотрели с ужасом монашек, обнаруживших в Священном Писании порнографические иллюстрации. Марина, уже подавшая заявление в загс и ждавшая очереди для бракосочетания, вскоре поднялась и строго удалилась. Через некоторое время в панике исчезли и две другие однокурсницы, испуганные настойчивыми ухаживаниями пьяного лагерного водителя Михи.
А костер был огромен! Казалось, даже луна с одного бока подрумянилась от трескучего жара. На деревья, обступившие поляну, ложились гигантские, надломленные тени пляшущих вожатых. Тайн «Шарп» был включен на полную мощность - и в белесую полутьму березовой рощи неслось:
Can't buy me love, can't buy me love…
Вообще-то, в лагере был строжайший сухой закон, но поляна располагалась за территорией детского учреждения, поэтому пили много: водку, вино, пиво… Баянистка Оля по-семейному, с укором хватала Старвожа за руку, несущую к организму очередной стакан с жидким счастьем. После ухода Зои Игорь остался за главного, но нижняя губа окончательно вышла у него из повиновения, поэтому осуществлять полноценное руководство ночным праздником он не мог. Однако и без него гулянье шло как положено. Повариха Настя готовила шашлык, нанизывая на длинные шампуры большие куски свинины, побелевшие в уксусной закваске. Кокотов потом заметил, что еще несколько дней после вожатского костра в котлетах, подаваемых пионерам в столовой, содержание мяса достигало почти вегетарианского уровня.
Костер постепенно изнемог и, устало мерцая, улегся на землю, изредка, словно спросонья, вскидывая свою огненную голову. Теплый воздух был напоен ночными ароматами и взывал к любви. Педагогический коллектив с интересом наблюдал, как буквально на глазах общественности завязывался роман разведенной руководительницы кружка мягкой игрушки Веры и женатого фотографа Жени. Дважды они конспиративно, один за другим, уходили в березовый сумрак - целоваться. По возвращении Вера бурно дышала, ладонью усмиряя вздымавшуюся грудь, а Женя хмурился, трепеща ноздрями, как боксер, которому не дали добить поплывшего соперника. В третий раз, когда закончившуюся водку сменила мадера, они, торопливо поев шипящего шашлыка, ушли в ночь без возврата.
Тая мгновенно, буквально с первого глотка запьянела, громко смеялась и, отмахиваясь от приставучих мужчин, танцевала у костра одна. Это был какой-то странный, неведомый Кокотову танец, иногда в нем угадывался модный несколько лет назад «манкис», иногда что-то похожее на одиночный вальс… На девушке были узенькие бриджи и просторная белая майка с надписью «Make love not war!», надетая прямо на голое тело, о чем волнующе свидетельствовали выпиравшие соски, буквально заворожившие Кокотова. Чтобы отвлечь облюбованного юношу от грешного зрелища, Галина Михайловна, интимно приникнув, шептала, что у нее в библиотеке есть специальный шкаф, где хранятся книжные дефициты: «Анжелика», Сименон, Саган, Пикуль, Проскурин, зарубежные детективы, антология мировой фантастики… И даже «Декамерон»!
– Заходи, дам почитать! - со значением пригласила она.
От нее так сильно пахло духами и немолодым вожделением, что Андрея замутило. Впрочем, он после водки пил крымскую мадеру и даже «фетяску». Тем временем наглый Батенин оторвался от Екатерины Марковны, кормившей его, как сына, лучшими кусками шашлыка, и ввязался в одинокий танец Таи, на которую уже не обращали внимания: ну извивается себе - да и ладно! Он хамовато, как пэтэушник, облапил девушку и, грубо подчиняя себе ее вольные движения, заставил топтаться на одном месте, пошло раскачиваясь из стороны в сторону, потом полез к ней под майку, сохраняя при этом на лице выражение дебильного равнодушия.
– Fuck off! - крикнула Тая и попыталась вырваться.
– Тихо! - Витька прижал ее еще крепче.
Кокотов хотел подняться на выручку, но библиотекарша удержала. Стравож тоже пытался призвать к порядку, однако ему окончательно отказали не только нижняя губа, но и все остальные части тела. Полнота власти перешла к Ник-нику. Он решительно подошел к Батенину, который был выше его на голову, и сказал голосом народного дружинника: