– А вы, товарищ капитан, не желаете в комсомоле поработать? Нам как раз второй секретарь нужен.
– По званию не подойду, – съязвил инспектор и встал. – Если будет что-то новое, я позвоню. Мои координаты у вас есть.
– Да, я переписал, – проверил Шумилин, перевернув листок календаря.
Мансуров ушел. Шумилин потер ладонями уставшее лицо и поймал себя на том, что снова вспоминает Кононенко, его интонации, его разговоры. Но только теперь они воспринимаются иначе – острее, болезненнее, что ли?
– Ты никогда не замечал, – как-то поинтересовался второй секретарь, – что молодые ребята, говоря «комсомол», чаще всего имеют в виду не самих себя, а только нас – аппаратчиков, функционеров? Мне иногда кажется: если наш аппарат вообще от района отключить, то мы будем так же функционировать, рапортовать, получать грамоты…
– И никакой нервотрепки, никаких забот с явкой, взносами… Умеешь ты, Витя, обобщить! – подхватил первый секретарь.
– При чем здесь обобщение. Я конкретно, про наш район говорю!
«Так говорил Кононенко!» – усмехнулся Шумилин, подвинул к себе стопку истомившихся без визы документов и начал подписывать, механически пробегая тексты глазами. Человек, чей росчерк обладает руководящей силой, относится к автографу серьезно и исполняет его с чувством ответственности, не допуская, чтобы по законам сомнительной науки графологии он менялся в зависимости от настроения. Вот и сейчас: любой сказал бы, что шумилинская подпись такая же, как всегда, – и лишь сам первый секретарь различал в своем росчерке некий новый оттенок. Растерянность, что ли?
– Аллочка, – сказал Шумилин вошедшей секретарше, – можешь меня со всеми соединять и перепечатай, пожалуйста, помеченные страницы. Правку мою разберешь?
Первая половина распоряжения была равносильна военному приказу о прекращении перемирия – на первого секретаря обрушился шквальный огонь телефонных звонков. Он отвечал, объяснял, оправдывался, уточнял, гарантировал, советовался, поздравлял, консультировал, сочувствовал, координировал, поучал, проверял, назначал, отменял, давал выволочку, почтительно слушал, жаловался на жизнь, обещал незамедлительно исправить, просил связаться с ним через несколько дней…
Маяковский когда-то придумал смешное слово «главначпупс» – главный начальник по управлению согласованием. Великий поэт бичевал (этот глагол очень любят авторы учебников) прозаседавшихся победоносиковых, но он нисколько не сомневался, что управлять и согласовывать – тяжелый и ответственный труд. Важно только не путать, согласовывая там, где нужно управлять, и управляя там, где нужно согласовывать. Шумилин не путал! И, вспоминая свою райкомовскую юность, скажем: с таким первым работалось бы легко и надежно, короче – работалось бы!
…Прежде всего Шумилина волновало положение дел со слетом. После вчерашних мер оно уже не казалось таким безнадежным. Кое-что сотрудники успели выправить, но по транспорту и аренде помещения звонить и договариваться пришлось самому. Квартальный запас обаяния и настойчивости он потратил, чтобы заполучить в президиум космонавта и знаменитого актера, а также чтобы выбить еще не попавший на афиши фильм. Потом прочитал и забраковал тексты готовых выступлений, разругался с Комиссаровой из-за пионерского приветствия. Сошлись они на том, что Петя Конышев постарается быстро обновить устаревшие стихи. Тот сначала отказывался, объясняя, что, мол, в душе он лирик, но несколько убедительных примеров из истории отечественной поэзии сломили его сопротивление. Затем Шумилин связался с инспекцией по делам несовершеннолетних, где его хорошо знали, обсудил случившееся. Потом он позвонил секретарю комитета ВЛКСМ пединститута, члену бюро райкома Сергею Заяшникову и попросил к поискам хулиганов подключить студентов, занимающихся подростками. Не успел Шумилин положить трубку, как к нему прорвался заместитель редактора «Комсомольца» Липарский, разбитной сорокалетний газетчик, уже, видимо, до пенсии застрявший в молодежной прессе. При встрече и по телефону они всегда разговаривали, как нежные друзья, хотя не только дружбы, даже приятельства между ними не было. Имелось, правда, другое обстоятельство: редакция располагалась в Краснопролетарском районе, поэтому все бумаги на журналистов, в том числе и характеристики для загранпоездок, шли через Шумилина. Таким образом, сила комсомольской печати прочно уравновешивалась могущественной резиновой печатью, которую первый секретарь периодически прикладывал к соответствующим документам.
– Порядок, старичок! – застрекотал Липарский. – Поставили в завтрашний номер. На первую полосу. Но скажи своему заворгу, чтобы он твои просьбы передавал не в последний момент – я не фокусник!
– Что поставили? – осторожно удивился первый секретарь, обшаривая закоулки памяти. – Ты извини – я в отпуске как-то отключился…
– Как что? Фотографию на четыре колонки!!! С подписью, как вы героически к слету готовитесь.
– А-а! Да-да! Спасибо! – сердечно поблагодарил Шумилин и волком взглянул на своевременно вошедшего в кабинет Чеснокова. – А когда же вы щелкнули? Без меня, что ли?!
– В прошлом году, когда о вас фоторепортаж делали. Вспомнил?
– Но тогда же еще Кононенко вторым был.
– Старичок, не учи отца щи варить! На место Кононенко мои ребята твоего заворга, Чеснокова, вклеили. Очень у него мордализация фотогеничная.
– Вот так, да? Спасибо.
– А у меня к тебе встречное «пожалуйста»: тут нашему пареньку нужно характеристику скоренько оформить. Прохлопал ушами, ну, ты понимаешь.
– Сделаем.
– Спасибо, старичок! Читай завтрашний номер! Отбой – четыре нуля.
Чесноков терпеливо дожидался, пока начальство закончит разговор.
Шумилин бросил трубку и тяжело посмотрел на заворга:
– Какие ты еще просьбы от моего имени передавал? Может, скоро за меня бумаги подписывать начнешь?
– Если вторым возьмешь, придется подписывать, а снимок к слету не помешает, командир. Наоборот, разговоров будет меньше: у нас же фотография в газете, как Доска почета… Ты когда-нибудь видел, чтобы групповой снимок очковтирателей или растратчиков напечатали?
– Видел. Только про то, что они очковтиратели, потом стало известно.
– Ну, вот! И вообще, Николай Петрович, в твоем положении эта фотография – находка, а ты вместо «спасибо»… Обижаешь!
– В каком таком положении?
– Только не надо своим ребятам голову морочить, весь райком говорит, что ты на место Шпартко уходишь!
– Я?.. Им что, делать больше нечего?!
– Они между делом говорят…
– Вот так-то вы слет и проговорили! Теперь слушай меня внимательно: еще раз от моего имени нафинтишь – заявление напишешь. Понял? Через десять минут планерка. Сценарий готов?
– Обижаешь! И есть, Николай Петрович, одна обалденная идея. Представляешь, детдомовцы благодарят районный комсомол за заботу, а мы им вручаем большой золотой ключ.