– Откуда это у вас? – ошеломленно спросил Николай Петрович.
Барменское самолюбие сделало последнюю попытку вырваться из захвата, но было окончательно прижато к ковру.
– Какой-то парень вместо денег впарил: не поднимать же шум из-за полтинника!
– Локтюков! – закричал Шумилин на весь зал.
Посчитав, что первого секретаря бьют, глава оперотряда, расшвыривая стулья, выскочил из вестибюля и замер, увидев знакомый серебряный сосуд, в который ничего не подозревавшая Аня уже поставила понурившиеся гвоздики.
Благосклонно глядя на себя в зеркало и пританцовывая, Шумилин ездил по щекам трескучей электрической бритвой. Выпадают редкие дни, когда чувствуешь себя победителем жизни, сегодня у него был именно такой день: он даже проснулся с ощущением легкости, чего с ним давно уже не случалось.
Весь вчерашний день здорово напоминал счастливую концовку плохого детектива: примчавшийся по звонку инспектор Мансуров опросил бармена и нескольких ребят, постоянно пасшихся, чуть не ночевавших в дискотеке, заверил райкомовцев, что остальное – вопрос техники, и обещал позвонить утром. Прощаясь, он пожимал руку первого секретаря с каким-то особенным уважением.
Шумилин пошел провожать Таню домой. Несколько раз им встречались дружинники; некоторые оперотрядники узнавали первого секретаря и поглядывали на него с тем выражением, какое бывает у детей, вдруг выяснивших во время турпохода, что учительница тоже очень любит сладкое и до смерти боится лягушек.
Потом они сидели на широкой и низкой скамье, передвинутой кем-то с автобусной остановки в глубь заросшего, почти поленовского дворика. Шумилин вновь и вновь рассказывал Тане о происшествии в райкоме, не переставая изумляться, что кубок отыскал именно он.
– А если бы эта Аня не вспомнила про цветы? Представляете? Дарите девушкам цветы!
– Представляю, – отозвалась Таня и добавила: – А ребята мне чем-то понравились, хотя я с ними и не согласна. Но ведь Андрея вы только переспорили, а не переубедили. Правда, половина его слов – всего лишь мальчишеское высокомерие; вспомните себя в его возрасте.
– Я помню. Но есть разница: когда мне в восемнадцать лет что-нибудь не нравилось, я – наивно, конечно, – но рвался переделывать, а не хныкал, почему мне не сделали того и не приготовили этого!
– А может, в чем-то они правы? Может быть, их тоже нужно выслушать и понять? Знаете, я скажу банальность, но у врачей есть клятва Гиппократа – это потому, что от них зависят жизни. Но не только ведь от медицины люди зависят…
– Вот так, да? Срочно введем клятву комсомольского работника! А первой заповедью тоже будет: «Не вреди!» – Шумилин шуткой попытался вернуться в прежнее русло, и замолчал, а продолжил совершенно серьезно, словно совсем другой разговор: – Вот вы говорите, мы делаем что-то не так, но разве у вас – если так уж нравятся медицинские параллели – достаточно заглянуть в справочник лекарств, и все будут здоровы? Эти Андрей и Аня – ребята неплохие, но они, возможно, потрудней даже тех, кто в райком забрался…
– А что будет тем, когда их найдут?
– Плохо будет. Статьи я не помню – надо у Мансурова спросить.
– А от вас это будет зависеть?
– Все, что зависело от меня, я сделал.
– Всё? Я думала, вы добрее.
– Что ж поделаешь…
– Наверное, ничего. Я замечала, когда врачи становятся большими руководителями, обычно это отражается на их пациентах. За все приходится платить. Я слышала, вас в горком приглашают?
– Приглашают в гости. Работу в горкоме мне пока никто не предлагал. А за свою карьеру – вас не смущает такое слово? – я расплачиваюсь собой… Понимаете, собой, а не другими. Вот так!
Шумилин встал, закурил, и они молча пошли домой. У самых дверей Таня остановилась, внимательно и удивленно посмотрела ему в глаза, а потом, улыбнувшись, протянула руку.
Они договорились созвониться и увидеться.
…Шумилин добрился, струей одеколона, как из маленького огнетушителя, немного остудил жар воспоминаний, затем долго одевался перед зеркалом и натер себе шею, подбирая галстук, а когда выглянул в окно, обнаружил, что водитель подал машину с редкой пунктуальностью. Прыгая через ступеньку и легкомысленно размахивая кейсом, первый секретарь выпорхнул на улицу и, ослепленный солнцем, остановился, дожидаясь, пока рассеются синие пятна перед глазами.
– Какого человека катаю! – уважительно покачал головой Ашот, открывая перед начальством дверь «Волги», не пожарной, как обычно, а блистательно-черной, с розовыми занавесочками.
– А где наша машина? – полюбопытствовал Шумилин, усаживаясь.
– Коробка полетела. Начальник колонны плакал, когда этого орла давал… Слушай, а как ты его нашел?
– Кого?
– Ладно, не притворяйся! Бокал этот…
– А-а, кубок! В общем, случайно…
– Э-з, не надо своим ребятам-то вкручивать!
– Понимаешь, Ашот, – задумчиво начал первый секретарь, – у умного человека, кроме переднего стекла, еще зеркало заднего вида должно быть…
Они так громко захохотали, что гаишник, стерегущий перекресток, долго всматривался в номер их «Волги».
Приехав в райком, Шумилин назначил планерку на одиннадцать часов, передал черный футляр с печатью Комиссаровой и помчался на стройку.
Проспект, переходящий в шоссе, пролетели мгновенно, потом тряслись по бетонке и наконец влипли в месиво, каковое всегда окружает место, где человек вознамерился возвести себе жилье, Ашот затормозил у плаката с надписью «Ударная комсомольская стройка Краснопролетарского района», открыл дверцу, посмотрел на землю и выходить не стал.
Шумилин вылез и по обломкам стройматериалов, как по кочкам, запрыгал к вагончикам, возле которых расселись на бревнах строители. Они курили, грелись на доходящем осеннем солнышке и давали советы таскавшим мусор стройотрядовцам:
– Да ты резче, резче носилки отпускай, а то руку вывихнешь!
Увидев в окно подкатившую «волгу», бригадир вышел из вагончика:
– Николай Петрович! Из отпуска – и прямо к нам! А мы уже штукатурим!..
– А почему только наши бойцы работают?
– У нас, как у Райкина: раствор – йок, сижу курю. А у бойцов – энтузиазм молодых!
– Вот так, да?! Тогда придется позвонить в трест и узнать, почему потери рабочего времени должны покрываться за счет энтузиазма молодых… На субботу и воскресенье я к вам сам с активом приеду. Ждите.
Шумилин обошел холодные, пахнущие свежим цементом коридоры почти готового здания, взглядом старого стройотрядовского волка засек парочку «расцветающих» дверных проемов, переговорил со знакомыми ребятами и, уже подходя к машине, увидел, как бригадир размахивает руками и поднимает с бревен свою гвардию. По пути в город им встретилась машина с раствором – значит, в трест можно не звонить. Нет, положительно, день складывался удачно!