Кстати, и помощницей Катерина оказалась незаменимой. Стоило ей однажды слечь с гриппом – и все пошло кувырком; графики встреч сбились, зарубежная почта лежала не разобранной, я даже был вынужден отменить серьезные переговоры в Швейцарии, потому что присутствие на них случайного, не посвященного в мои секреты переводчика было исключено. И она отлично понимала свою незаменимость:
– А если мне захочется от тебя уйти?
– Я посажу тебя на цепь!
– Золотую? – Она засмеялась.
Когда Катерина смеялась, кожа на переносице у нее собиралась крошечными милыми морщинками, а глаза по-восточному сужались.
– Бедный Зайчутан, ты же сам однажды меня прогонишь!
– Нет, я без тебя не смогу…
– Человек не может только без себя… И это отвратительно!
Она была подчеркнуто верным соратником и вызывающе неверной любовницей. Но честно говоря, поначалу я наивно думал, что такое поведение – всего лишь не совсем обычный способ заполучить меня в качестве богатого и перспективного мужа. История бизнеса, словно поле боя костями, усеяна историями о том, как боссы женились на своих незаменимых секретаршах, прощая им бурное добрачное распутство. А те, получив звание официальной жены, добропорядочнели прямо на глазах. Я сам был свидетелем нескольких подобных историй. А почему бы нет? Татьяна явилась ко мне в сторожку девственной, как заполярный снег. Ну и что в результате получилось?
– А почему ты никогда не говоришь, что любишь меня? – спросил я ее однажды.
– Тебе этого хочется?
– Конечно.
– Хорошо, буду теперь говорить. Кто платит, тот заказывает слова… Я тебя люблю!
– Значит, за деньги можно купить любовь?
– Нет, только слова и любострастие…
– Любострастие? Странное слово. Не слышал раньше. А за что тогда можно купить любовь?
– За любовь, если очень повезет… Или за смерть, если не повезет…
Что нужно для того, чтобы в воздухе столкнулись два аса-пилотажника, два закадычных друга? Совсем немного. Нужно, чтобы красивая баба пообещала обоим и не дала в итоге никому. Продинамила. Но так продинамила, чтобы каждый был твердо уверен в том, что сладкого он лишился исключительно из-за подлого вероломства и вызывающе нетоварищеского поведения своего недавнего друга.
Многие еще помнят потрясшее весь мир столкновение двух реактивных МИГов под Лондоном. Тогда все ломали голову – как такое могло учудиться? Специальная международная комиссия проблеяла что-то о нештатной ситуации, словно самолеты – это лимузины, хрястнувшиеся на нерегулируемом перекрестке. Никому даже в голову не пришло, что все случилось из-за бабской стервозности. Ни один журналюга своим остреньким крысиным носом и загребущими лапками так и не докопался тогда до того, что все это вышло из-за Катерины. Но виноват прежде всего я сам. Ни в коем случае нельзя было отправлять ее на репетиции нашей пилотажной группы одну. Но я был занят пробиванием бюджетных денег в Минфине, а Катерина до того злополучного дня просто гениально справлялась со всем, что ей поручалось. И я дрогнул. В Лондон она полетела моим полномочным представителем с точнейшими инструкциями, которые я нашептывал ей ночью перед отлетом. Потом я звонил ей каждый день и получал победные реляции:
– Сделано. Готово. Заканчиваем.
И вот я прилетел. В аэропорту Хитроу Катерина встречала меня вместе с наряженным в белую парадную форму подполковником. Военный атташе – генерал-лейтенант, ветеран главного разведывательного управления – поднимался из своего кресла, только чтобы встречать больших людей, вроде вице-премьера или Второго Любимого Помощника Президента, о котором вы еще услышите. Для народца попроще, вроде меня, предназначался его заместитель, маршальский сынок, ласково именуемый «атташонком».
Устраивая эту встречу, Катерина преследовала, как я понимаю, сразу две цели. Во-первых, она знала, что такой почетный караул мне понравится. Когда человек занимается тем, что потихоньку обворовывает собственное отечество, любые дружеские жесты со стороны власти ему приятны. Во-вторых, грех было не воспользоваться случаем и не царапнуть наманикюренным коготком мое мужское самолюбие. Она стояла рядом с атташонком, чуть касаясь его бедром. А когда я был на середине трапа, Катерина, привстав на цыпочки, что-то шепнула ему в ухо, отчего подполковник запунцовел и потупился. Вполне допускаю, именно в этот момент она сообщила ему мои физиологические параметры и прочие мужские характеристики. Я давно заметил, что фирменное блюдо моей незаменимой секретарши – слоеный пирожок: один слой меда, второй хрена…
В момент рукопожатия атташонок отвел глаза, а Катерина бросилась мне на шею, словно я вернулся с фронта после четырехлетнего отсутствия. Нет, я к тому времени уже не сердился, а ее измены воспринимал как месть за то, что со мной она должна быть лучше и дольше, чем со всеми остальными. Женщина – это, в сущности, прирученная хищная птица. Сколько зайцев она закогтит, пока отпущена на волю, ее проблема, но по первому же хозяйскому свисту она должна усесться на господскую руку, на всякий случай защищенную перчаткой из толстой кожи. Усесться и ждать приказа.
Поцеловав ее, я решил, что сегодня она будет у меня молоденькой крестьянкой, собиравшей ягоды в барском лесу и застигнутой на месте. Барин только что из Парижа и в наказание будет обучать невинную пейзанку разным там французским чудесам. Нет, сразу же передумал я, пусть лучше она будет первокурсницей, пришедшей на экзамен к профессору-извращенцу! Да, так лучше…
– Ребята заканчивают последнюю тренировку, – после обычных приветствий и церемонных представлений сообщил атташонок. – Завтра начинается «показуха»…
– Не последнюю, а заключительную! – жестко поправил я.
– Простите?
– В авиации случайных слов нет. Слишком близко к Богу…
– Ах да, конечно, заключительная. Простите!
– А знаете, у меня есть идея! – чтобы замять неловкость, предложила Катерина. – Пойдемте куда-нибудь в паб! Только в настоящий, старый… И чтобы бармен был с диккенсовскими бакенбардами! Я знаю один такой…
– Принимается! – согласился я, хотя с большим удовольствием утащил бы ее в отель – первый экзаменационный билет был у меня наготове.
Должен признаться, я всегда с нетерпением ждал того момента, когда она из гордой, насмешливой, знающей себе цену женщины превращалась в рабыню, заглядывающую в глаза своему повелителю. Иной раз превращение давалось ей непросто, а мне как раз это и доставляло особое удовольствие. Странно, но у меня в кабинете или в совершенно внезапном месте, к примеру в лифте, это превращение происходило достаточно быстро, даже мгновенно. Но в спальне, в почти супружеских обстоятельствах… Я внимательно следил за тем, как медленно, словно оттягивая время и приговаривая себя к неизбежному, она раздевается, старательно раскладывает на креслах одежду. Мне даже иногда казалось, будто Катерина шепчет какие-то заклинания и мучительно ждет превращения, а оно все не наступает. «Отвернись! – иногда, очень редко, просила она.– Ты мне мешаешь…» Я, превозмогая любопытство, отворачивался. Зато потом…