Рекрут резко остановился.
– Я никогда не сомневаюсь, – холодно произнес он. – Но я предпочитаю рассчитывать на несколько ходов вперед. Это большая разница, Резо. Запомни.
Грузин равнодушно пожал плечами и тут же залихватски свистнул, подзывая пролетку.
* * *
Москва. Большая Марьинская улица
Пронзительно зазвонил телефон. Один раз, второй, третий...
Камаев вынул ствол «нагана» изо рта, откинул барабан, и в ладонь ему упала одна единственная пуля. Он легко подкинул ее вверх, поймал и, сжав в кулаке, неохотно поднялся с низенькой продавленной тахты в углу комнаты. Телефон на столе продолжал разрываться. Виктор Назарович подошел к аппарату и снял трубку.
– Камаев слушает.
– Доброе утро, товарищ Камаев, – как всегда бодрым и жизнерадостным голосом отозвался на другом конце провода Верпухов. Виктора Назаровича коробила такая манера общения начальника. Даже в самых сложных и тупиковых ситуациях Георгий Карлович не терял присутствия духа. – У меня к вам срочное дело. Чрезвычайно срочное, товарищ Камаев. Вы в котором часу намерены появиться на рабочем месте?
Камаев поднял взгляд на часы.
– К девяти.
– Я жду вас к половине девятого. Повторяю, дело срочное. Не задерживайтесь, товарищ Камаев.
– Хорошо. Я буду.
Не прощаясь, Виктор Назарович первым повесил трубку. Он знал, что никто не мог позволить себе такого по отношению к Верпухову, но Камаеву было все равно. Ему давно уже было все равно.
Разжав кулак, он снова дважды подкину вверх пулю, а затем убрал ее в правый карман брюк. Видно, с этим снова придется повременить...
Камаев искал смерти. Такое решение созрело давно. Еще тогда, в одиннадцатом году, когда при налете на «Славянский базар» шальная пуля лишила жизни жену Виктора Назаровича. Налетчик не ставил своей целью убить именно ее, но так случилось. Так распорядилась судьба. Камаев не испытывал ни злости, ни жажды мести, тем более что тот налетчик давно уже получил по заслугам, но чувство долга толкнуло его после семнадцатого года в ряды сотрудников Чрезвычайного Комитета. Камаев искренне верил, что его работа поспособствует тому, чтобы по земле ходило как можно меньше мрази. А следовательно, и гибели невинных людей удастся избежать. Виктор Назарович работал, не щадя себя. Начальство ценило его, и, по словам Верпухова, о нем положительно отзывался сам Феликс Эдмундович. Хотя Камаев и заработал себе репутацию психологически неуравновешенного человека, в нем не было страха. Он лез под пули там, где не рискнул бы проявить геройство ни один другой сотрудник ЧК. Но смерть не шла к Виктору Назаровичу. Напротив, она словно избегала его, и коллеги окрестили Камаева Счастливчиком. Сам он таковым себя не считал. По другим причинам...
Последние месяца два Камаев каждое утро начинал с того, что играл сам с собой в «русскую рулетку». Табельный револьвер для этих целей не годился. У Виктора Назаровича было еще одно оружие – «наган», добытый после одной из проведенных в трущобах Хитровки операций. Камаев вставлял пулю в барабан, прокручивал его и спускал курок, пристроив дуло во рту. Но тот момент, когда, по твердому убеждению самого Камаева, он сможет воссоединиться с любимой женщиной, неизменно откладывался...
В половине девятого, как и было оговорено по телефону, чекист явился в здание на Лубянке и прямым ходом проследовал в кабинет Верпухова.
Григорий Карлович степенно прохаживался от одной стены до другой, заложив руки за спину. На нем был плащ и кожаная фуражка. Видно, Верпухов сам только что приехал. Или, напротив, уже собирался отбыть.
Камаев не произнес ни слова приветствия. Просто перешагнул порог и остановился, холодно глядя на непосредственного начальника. Верпухов замер и повернулся лицом к вошедшему.
– Садитесь, Виктор Назарович, – предложил он, указывая рукой на стул рядом со своим рабочим местом.
Камаев отрицательно покачал головой.
– Я постою. Что случилось, Григорий Карлович?
– Нам предстоит серьезная работа, – без лишних предисловий начал Верпухов. – Вернее, вам предстоит, товарищ Камаев. Я посоветовался с товарищем Дзержинским, и он дал добро на то, чтобы поручить это дело вам...
Камаев по-прежнему молчал. Его худое, слегка вытянутое лицо с острым подбородком не выражало ни малейшего намека на эмоции. Черные, как у ворона, глаза смотрели прямо, не мигая.
– Нам позвонили из Казани, – излагал тем временем Верпухов, и Виктор Назарович не мог понять, почему жизнерадостная улыбка не сходит с губ начальника. – Появился у них там один фрукт. Из числа жиганов. Прозвище – Рекрут. Развернул войну с так называемыми ворами старой формации, одержал верх и в итоге прибрал к рукам власть в городе... Разумеется, я говорю о власти в криминальных кругах. Вы же понимаете, товарищ Камаев?
– Понимаю, – сухо откликнулся Виктор Назарович. – Я не понимаю другого, Григорий Карлович. Какое отношение все это имеет к нам. Ко мне, в частности.
– А вот здесь-то и кроется самое интересное. Аппетиты у казанского жигана оказались уж больно непомерные. Амбиции, знаете ли, взыграли. Если удалось так легко покорить криминальный мир в своем городе, так отчего же не замахнуться выше? Почему не подмять под себя весь криминал в России? Рекрут уже расправился с теми, кто прибыл к нему на переговоры от столичных воров, а теперь сам едет в Москву. Так сообщили нам казанские товарищи. Вполне возможно, что Рекрут уже здесь. Я вполне допускаю такую мысль. А значит, не сегодня – завтра прольется немало крови. Война криминалитета – дело нехорошее, товарищ Камаев.
– Отчего же? – спокойно отозвался Виктор Назарович. – Если они начнут отстреливать друг друга, нам только лучше. Меньше работы.
– Верно. Все верно, товарищ Камаев, – Верпухов прошел к столу, взял трубку и, пристроив ее во рту, несколько раз энергично затянулся. Но дыма не было. Трубка успела потухнуть. – Однако при старых ворах хоть какой-то относительный порядок наблюдался. А если все возьмут в свои руки такие, как Рекрут? Вы можете представить, к чему это приведет? У жиганов нет ни малейшего понятия о совести, о гуманности, – Григорий Карлович чиркнул спичкой и поднес огонек к трубке. – Одним словом, комитет хочет, чтобы вы, товарищ Камаев, разобрались с этой проблемой. Рекрута нужно остановить. Любой ценой.
Что означало выражение «любой ценой», Камаев отлично знал. Комитет в лице Верпухова давал ему полный карт-бланш. Брать живым Рекрута и его группировку не считалось обязательным. А если такое и произойдет, то в итоге жиганов все равно ждал расстрел по всем законам революционного времени.
– Мне все ясно, Григорий Карлович, – держа руку в кармане, Камаев нащупал заветный патрон и осторожно погладил его подушечками пальцев. – Я могу идти?
– Идите, – Верпухов сел, попыхивая вновь раскуренной трубкой. – И непременно держите меня в курсе того, как продвигается дело. Любое содействие с моей стороны гарантированно. Можете на это рассчитывать.