– Нет, ничего.
Прочитавший мой ответ по губам Ятабэ-сан победно кивнул. Я проиграла. Он свою вину не признал. Нет, даже не так. Непонятно, была ли за ним вообще какая-то вина. Тем не менее, во мне созрела убежденность. И эта убежденность должна была добавить ядовитых красок в мои ночные сны.
В тот день я позвонила Миядзаке. После того как мое дело было закрыто, его перевели на работу в другое место. Судя по адресу на новогодней открытке, которая пришла от него, теперь он жил в другом городе, на Сикоку, похоже – в ведомственной квартире.
Услышав мое имя, он удивился:
– Ого! Сколько лет, сколько зим! Сколько тебе уже?
Миядзака наверняка знал, сколько мне лет, но я все равно сказала, что перешла в школу третьей ступени. На том конце вдруг стало тихо-тихо, наверное, он выключил телевизор.
– Хотел бы я на тебя посмотреть. Все-таки с пятого класса знаю.
Я подумала: «Как только я попросила передать Кэндзи, чтобы он жил и искупал свою вину, у тебя сразу упало настроение, я сразу превратилась в заурядную личность в твоих глазах. Ты же потерял ко мне всякий интерес». Подумала, но не сказала.
– Извини, я так и не разобрался до конца с твоим случаем. Так и не понял, в чем суть. Хотел знать правду, но ты ничего не сказала, Абэкава тоже. Тупик! Со мной никогда такого не было. Абэкава сейчас сидит в сэндайской [24] тюрьме. Я ему передал, что ты просила.
Я отреагировала неожиданно для самой себя:
– Миядзака-сан, скажите честно: для вас мое дело было как развлечение?
Миядзака рассмеялся металлическим смехом:
– Вот это да! С чего ты взяла? Интересно послушать, что ты думаешь.
– Когда-нибудь я вам скажу. Но есть кое-что поважнее: сегодня я встретила Ятабэ-сан.
– Ятабэ? – сразу оживился Миядзака. – Где? Разве ты его видела когда-нибудь?
– Нет. Но это точно он.
– Какие у тебя основания так считать?
– Никаких. Но я уверена. На сто процентов.
– Понятно. Тогда рассказывай, что и как. Попробую связаться с полицией города М.
– Не надо. Мне уже все равно.
Зачем тогда я позвонила Миядзаке? Я запуталась, ясно было только одно – мне хотелось знать, как он отреагирует на новость, что я нашла Ятабэ-сан. Реакция у Миядзаки оказалась правильнее некуда. От этого мне стало тоскливо и скучно, наверное, как ему от меня в свое время.
– Я тебя разочаровал? – резко бросил Миядзака. – Выходит, так. Твое дело перестало меня развлекать, и ты разочаровалась?
Я положила трубку.
То, что написано дальше, лежит в основе моей первой книги «В грязи». Естественно, я в ней все изменила – и имена действующих лиц, и ситуации. Чтобы не догадались, что это написала я, жертва похищения.
Слова возникали сами по себе, как по формуле в математической задаче, которая долго не поддавалась решению. Появлялись в мгновение ока, в горячке я едва успевала записывать. Теперь для математики придется новую тетрадку покупать, подумала я, но мне уже было не до этого. Я заполнила тетрадь этой историей, переписала набело и отнесла в журнал. И дело не в том, что я захотела, чтобы ее кто-то прочитал. Просто я больше не могла держать это в себе. Все ж лучше, чем выбросить. Вздохнула с облегчением: очистилась, слава богу! Но, как выяснилось, ненадолго. Меня снова увлек мощный поток слов. Так я стала писательницей.
Здесь изложена история Кэндзи, а заодно, возможно, и правда о том, что произошло тогда со мной. Каждую ночь подпитывала свое воображение, основанное на интуиции, пока в конце концов не постигла суть случившегося. И выплюнула из себя всю эту отраву. Начала я писать первого сентября, посреди ночи. Откуда такая точность? В тот день как раз начался новый семестр, я встретилась с Кумико, и она мне сообщила, что Ятабэ-сан на летних каникулах уволился из школы.
Кэндзи бесцельно слонялся по главной улице К. Был августовский вечер, душный и жаркий. Пот ручьями стекал по телу. Днем в городе стояла непереносимая жара. Неоновые огни, женщины в узких открытых платьях, с ярко накрашенными алыми губами. Странный город – красив только вечером. Днем на улицах пусто, лишь бродят, прячась в тени от палящего солнца, извалявшиеся в пыли собаки и кошки. До последнего времени Кэндзи подбирал на улице животных, но перестал, потому что Ятабэ-сан стал ругаться. Собаки и кошки почему-то быстро умирали. Стоит их лишить солнечного света, запереть в темноте – они сразу теряют жизнеспособность.
Так или иначе, Кэндзи надо было выполнять новый приказ. Только непонятно каким образом. Как заговорить с девушкой? Кэндзи не знал. Но Ятабэ-сан приказал: приведи девушку, самую молоденькую. Вообще-то, он ничего этого не сказал. Кэндзи сам пришел к такому выводу. Понял, почему Ятабэ-сан расстроен и сердится, чего ему не хватает. Кэндзи всегда чувствовал, какое у него настроение, и говорил за него. Научился понимать его мысли и желания. Стал жить только его желаниями и удовольствиями.
Кэндзи смутно догадывался, что интерес Ятабэ-сан переключился с него на других. Потому что он стал взрослым, таким же мужчиной, как Ятабэ-сан. Он вырос, и Ятабэ-сан больше не хочет обнимать его, спать с ним вместе. Уже три года как не хочет.
Кэндзи двадцать два года. Ятабэ-сан подобрал его, когда ему было лет десять. Кэндзи жил на Хоккайдо, в горах, в приюте, там случился пожар. Воспользовавшись суматохой, он сбежал и прятался на складе на строительстве плотины. Ятабэ-сан увидел его у столовой. Мальчишка стоял и смотрел голодными глазами на всех, кто входил и выходил. Он стал просить Ятабэ-сан: «Дяденька! Я больше не хочу в приют, меня там обижают, возьмите меня к себе», – и уговорил его, хотя тот, возможно, догадывался, что Кэндзи сам устроил пожар в приюте – украл на кухне спички и поджег занавес в актовом зале. Все сгорело дотла, два человека погибли – воспитатель и трехлетний ребенок. После пожара пропали двое воспитанников – Кэндзи и еще один мальчик. Кэндзи хотел бы, чтобы приют сгорел не из-за него, а из-за того паренька.
Ятабэ-сан выдавал Кэндзи за своего сына, всюду возил с собой. Из одного общежития в другое. Надоедали горы – переезжал в какой-нибудь приморский городок, из города – в деревню. Они всегда спали под одним одеялом, и Ятабэ-сан всегда прижимал Кэндзи к себе. А что он, напившись, делал в темноте? От этого в детстве Кэндзи каждый раз колотила дрожь. И хотя он не осознавал, что его трясет одновременно от унижения и от восторга, одно было ясно – этот озноб неразрывно связан с живущими в нем странными и смутными порывами и влечениями. Его и сейчас иногда так трясет, что хочется заорать, придавить какую-нибудь зверюгу. Почему? У них обоих есть орган, который заставляет Ятабэ-сан творить гадости, а Кэндзи сводит с ума.
Наверное, Ятабэ-сан был доволен, что превратил Кэндзи в раба, но того это не очень устраивало. Тайком он мечтал делать, что ему нравится. Появилось недовольство от удовлетворения, которое испытывал Ятабэ-сан. Раньше было по-другому. Кэндзи думал: Ятабэ-сан доволен – значит, долго можно быть с ним. Кэндзи его любил.