Лена ничего не ответила и, вытаращив глаза, посмотрела в лицо Лере.
– А вот еще что у меня есть, – показала та на свои серьги. – Нравится?
Лена потянулось рукой к сережкам, а потом передумала и снова погладила перстень. В ответ Лера улыбнулась, и ее улыбка ободряюще подействовала на Леночку: она, недолго думая, стащила с косичек уродливые резинки и распустила волосы, чтобы хоть немного приблизиться к неописуемой красоте сидящей напротив тети. Весь вид этой четырехлетней девочки говорил о том, что ей есть чем гордиться.
– Какая ты красивая, Лена, – прошептала ей Лера на ухо. – Правда, – любуясь, она расправила спутавшиеся волнистые прядки. Лена сделала еще шаг вперед. – Я всегда хотела иметь такие же волосы, – легко соврала Лера и погладила девочку по голове. – Хочешь, я буду приходить к тебе и делать тебе прически?
– Нет, – отказалась девочка, а потом утвердительно закивала. – Да.
– А когда?
– Завтра, – ответила Лена и впилась глазами в сидящую перед ней Леру.
– Хорошо, – с готовностью пообещала та девочке и тут же нарвалась на замечание воспитательницы, которая незаметно для всех вошла в комнату для свиданий:
– Нельзя так говорить. Она ведь ждать будет. Целый день может простоять у окна. Ленка – она такая. Не первый раз уже…
– А я приду, – заверила Лера малышку и легко потянула девочку к себе. – Подождешь меня? Ладно?
– Нет, – выдохнула Леночка и вцепилась в Лерину шею с такой силой, что побелели ее смуглые пальчики.
– Господи, – еле сдержалась бестактная воспитательница. – Как жалко-то! – объяснила она свою реакцию, подозревая супругов Жбанниковых в том, что те отказываются от малышки. – А ведь вы так похожи! Так со стороны и подумаешь: мама и дочка.
Больше у Леры выбора не было.
* * *
О том, что в семье Жбанниковых пополнение, первыми узнали Аля и Валентин Спицыны. Все остальные должны были быть уведомлены на майские праздники, которые традиционно отмечали у Аурики Георгиевны в Митяеве.
Собирались, как всегда, вразнобой: сначала – одни, потом – другие, следом – третьи. Жбанниковы, как обычно, опаздывали. Это, безусловно, автоматически облегчало им жизнь, потому что к их появлению гнев родственников успевал утихнуть и даже трансформироваться в так называемую радость встречи.
– Кто бы сомневался?! – подпрыгивала на месте давно превратившаяся в шар Валентина Михайловна Велейко, сегодня пребывающая в отличном расположении духа, потому что состоялось очередное возвращение «блудного сына», и теперь приложившийся к мощам художник мирно курил на веранде, беседуя с абсолютно безмозглой Полиной, заинтересованно разглядывающей вылетающие изо рта Ярослава табачные кольца.
– А куда ты так торопишься? – подала голос Наталья Михайловна Коротич, всерьез подумывающая об уходе со своего ректорского поста в связи с прогрессирующей гипертонией, очередной приступ которой она пережидала прямо здесь, отлеживаясь на повидавшем виды материнском диване.
– Жрать хочу, – объяснила Валечка свое нетерпение и уставилась на сестру, вид которой представлял собой жалкое зрелище.
– А я вот теперь не хочу. Точнее, хочу, но не могу. Жру одни отруби, холестерин снижаю.
– Помогает? – с сочувствием поинтересовалась Ирина Михайловна Белоусова, опоясанная длинным полотенцем взамен куда-то засунутого Аурикой фартука.
– Нет, – машет рукой Наташа и ищет глазами Альбину Михайловну, всерьез обеспокоенную здоровьем старшей сестры, престарелой матери и верного «болтуна» Спицына.
Сама Алечка в свои пятьдесят семь выглядит прекрасно. Настолько, что даже Аурика замечает, как изменилась ее дочь в лучшую сторону. При этом она не потеряла ни одного грамма лишнего веса, не стала постоянной посетительницей косметического салона, ни разу не слетала за рубеж и не пролечилась в санатории. Но Аля светится, и это по-настоящему волнует ее мать, потому что та не знает причины. А когда Аурика Георгиевна перестает понимать, что происходит, у нее поднимается давление, и тогда она входит в роль больного и просит жалобным-жалобным голосом:
– Тебе что? Трудно мать порадовать?
– Не трудно, – улыбается Алечка, но продолжает молчать: она дала слово.
– Ты тоже будешь на моем месте, – грозит пальцем Аурика, и голос ее меняется. – Все вы будете на моем месте! – предупреждает она дочерей и, довольно ловко для своего возраста и веса, поднимается из-за стола, уставленного закусками, правда, уже не в исполнении Полины, а так – с миру по нитке.
– Ни за что! – в один голос восклицают сестры и с подозрением смотрят на Альбину Михайловну. – Алька! Спицына! Что происходит?
– Ничего, – пожимает плечами Алечка и, хитро улыбаясь, смотрит на мужа. Но Валя – кремень, комар носа не подточит.
Первым о том, что приехали Жбанниковы, узнает торчащий на веранде иконописец: во двор, протиснувшись под воротами, влетает Заяц и бросается к укутанной клетчатым пледом Полине. Та собаку боится и закрывает голову руками.
– Ф-ф-фу! Заяц! – покрикивает художник на переполненного восторгом от встречи с новым местом пса и объявляет: – Приехали!
– Приехали! – повторяет следом за Ярославом Валечка, но выйти навстречу гостям не решается, зная, как к этому относится Аурика. Это она в доме хозяйка, ей и встречать.
Пока грузная Аурика Георгиевна медленно спускается с крыльца, в калитку входят Жбанниковы и, увидев принаряженную по случаю праздника Аурику, останавливаются, как вкопанные.
– Это кто? – строго спрашивает хозяйка митяевского подворья и показывает на кудрявую черноволосую девочку узловатым пальцем, хотя уже знает ответ. Но интересует Аурику совсем другое – «носить вечно, помнить вечно».
Смущенная Лера подталкивает дочь к Аурике. И та послушно кивает головой и смело делает шаг вперед: теперь она ничего не боится. Даже эту незнакомую и не очень приветливую тетю.
– Здравствуй, – приветствует ее девочка и озирается по сторонам: здесь ли мама.
– Ну… И как тебя зовут? – спрашивает Аурика Георгиевна Одобеску стоящего перед ней ребенка, как две капли воды, так кажется Аурике, похожей на нее саму в детстве.
Девочка отвечать не торопится. Неожиданно даже для Леры она берет стоящую перед ней старую женщину за руку и что-то тихо говорит.
– Как? – дрожащими губами переспрашивает ее растерявшаяся Аурика Георгиевна, боясь, что чего-то не расслышала.
И тогда черноволосая девочка с силой дергает ее за руку и, задрав голову, смело глядя в глаза, объявляет:
– А… у… ри… ка…
– Как? – У Аурики Георгиевны рвется голос, а руки предательски трясутся.
– Не плачь, тетя, – трогательно просит ее девочка, чье настоящее имя не имеет ничего общего с красотой прозвучавшего, но мама сказала, что теперь будет так, и это правильно.